Хозяйка расцветающего поместья

Виктор за моей спиной закашлялся. Ольга вернула мне улыбку, поправила жемчужные нити, уходящие между грудей.

– Мне показалось, ты все еще нездорова… Ах нет, это платье. Я еще осенью говорила тебе, что оно придает лицу болезненный оттенок.

– А у тебя новая шляпка?

– Да, мне специально привезли ее из Лангедойля. – Она кокетливо поправила локон.

Не знаю, чего мне стоило не расхохотаться.

– Какая прелесть! Пожалуй, зря я надела платье, которое меня бледнит. Не хотелось выглядеть розовощекой, как крестьянка на морозе. Но если в Лангедойле вошли в моду такие шапки, значит, образ мужички становится популярен?

– Не понимаю, о чем ты.

– Ну как же. Это крестьянская шапка. Такие на востоке носят женщины и мужчины, работающие на рисовых полях.

Спутник Ольги нахмурился, и я готова была поспорить, что он размышляет о размере счета. Сама Ольга пошла красными пятнами, но сумела изобразить улыбку.

– Должно быть, ты что‑то не так поняла.

– Князь показывал мне рисунки в журнале о путешествиях. – Я с улыбкой оглянулась на Виктора. – Правда, возлюбленный супруг мой?

– Не припомню, моя дражайшая жена. – Во взгляде мужа прыгали смешинки. – Но, если ты так говоришь, значит, так оно и было.

В ложе по другую сторону от нас рассмеялись. Я оглянулась. Пышнотелую даму в старомодном платье с узкими рукавами, расширяющимися от локтя, и талией на причитающемся ей месте я не помнила, но не узнать по описанию не могла. За глаза ее называли «генеральшей» – и, как я поняла, вовсе не по чину одного из покойных мужей.

– Рад вас видеть, Мария Алексеевна, – опередил меня Виктор.

Я тоже улыбнулась женщине. Хотя по лицу ей можно было дать не меньше шестидесяти, назвать ее старухой не поворачивался язык – столько жизнелюбия и энергии в ней было.

– А я тебя нет, князь. – Она погрозила Виктору пальцем. – Почто жену свою в деревне заточил почти на весь сезон?

Мне стало интересно, как выкрутится муж, но женщина не стала ждать его ответа.

– Говорила я тебе, видели глазки, что покупали. Не нравится, что жена резва не в меру, так взял бы какую старую деву. А то женился на жар‑птице и удивляется, что она не ведет себя как курица. – Она обернулась ко мне. – А ты, княгинюшка, тоже хороша. Муж у тебя всем на зависть: красивый, богатый, верный…

– Вы ему свечку, что ли, держали? – не выдержала я. Но почему‑то обижаться на такое бесцеремонное вмешательство в личную жизнь не хотелось.

– Уж поверь мне, я трех мужей схоронила, а уж сколько… – Она хмыкнула, не договорив.

– Шутиха старая, – прошипели из ложи Ольги.

– Не любо – не слушай, а врать не мешай! – отрезала Мария Алексеевна. – Я, может, и шутиха, да в крестьянские шапки не ряжусь. – Она снова обратилась ко мне.

– Так вот, ежели ты хотела мужа ревностью подразнить, чтобы он больше тебя ценил, то только хуже сделала. Князь твой из тех, что, раз кого разглядев, в сторону и не посмотрит, но и себе цену знает. Ну да, я вижу, ты сама это поняла. Больше уж так не глупи.

Может быть, она хотела сказать что‑то еще, но тут начал открываться занавес и все захлопали, а на балконе, где толпилась публика попроще, затопали ногами и засвистели. К моему удивлению, свет не погас. Я огляделась и в который раз обругала себя за привычки своего времени. Это электрические лампы можно притушить, лишь повернув выключатель, а в здоровенных люстрах на десятки свечей каждую свечку нужно гасить специальным колпаком на длинной палке. А в антракте как‑то снова зажигать.

Я обратила внимание на сцену, однако происходящее быстро мне надоело. Пьеса сама по себе была хороша, но исполнение навевало мысли об утреннике в детском саду. Или, если быть чуть более справедливой, о театре кабуки, где смысл не в мастерстве перевоплощения актеров, а в символах, каждое слово и каждый жест выверены – и абсолютно ненатуральны. Актеры заламывали руки, громко восклицали, герой и героиня, признаваясь друг другу в любви, рухнули на колени, приведя зал в полный восторг.

– Ты, кажется, скучаешь, – шепнул мне на ухо Виктор.

Я смущенно улыбнулась.

– Ты не мог бы достать мне текст этой пьесы? Мой внутренний голос бесится, когда читает не он.

Что ответил муж, я не услышала: все захлопали, кто‑то закричал, и актриса тут же начала повторять трогательный монолог. От скуки я опять стала разглядывать людей и вздрогнула, обнаружив в ложе напротив Стрельцова, который сверлил взглядом не то меня, не то Виктора.

Заметив, что я его увидела, граф с улыбкой поклонился мне и вышел из ложи. Все снова захлопали, начался антракт.

– Я все же схожу за мороженым, – заговорил было Виктор, но, прежде чем он успел встать, в ложу зашел исправник.

– Княгиня, вы очаровательны.

Они с Виктором обменялись парой ничего не значащих фраз, потом Стрельцов сказал:

– Я послал вам записку, но, увидев здесь, не удержался и решил лично попросить вас завтра заглянуть ко мне в присутствие. Ваша затея удалась.

– Поймали! – ахнула я. – Кто он?

 

Глава 10

 

– Не стоит портить представление делами, – встрял Виктор, и я сообразила, что каждое наше слово слышно в соседних ложах, а завтра будет известно всему городу. Что будут судачить про «крестьянскую шапку» – не мои проблемы, а вот о том, что посторонние шастают в моем поместье по ночам, кому попало знать не обязательно.

– Да, прошу прощения, – согласился Стрельцов.

То есть как это «прошу прощения»? А мне до утра умирать от любопытства, гадая, кого они там изловили?

– Я устала и хочу домой! – произнесла я тоном капризной девочки.

– Не правда ли, красоту этой пьесы способен оценить не каждый? – обратилась к своему спутнику Оленька из соседней ложи. Что он ответил, я не стала слушать, потому что Стрельцов заговорщицки улыбнулся Виктору.

– В самом деле, здесь становится душно, даже у меня, здорового мужчины, затылок ломит, а княгиня так недавно тяжело болела.

Вообще‑то я давно была здорова как конь, точнее, кобыла, но говорить это вслух явно не стоило.

– Действительно, душно, – согласился Виктор. – Пожалуй, мы и правда поедем домой.

– Я тоже. Пойду попрошу придверника поймать для меня извозчика.