Хозяйка расцветающего поместья

– Этот выстрел явно был не обдуманным действием, а душевным порывом. Он бы не сделал этого, если бы не был зол и напуган.

Может, он и прав. Покушение на убийство при свидетелях – для этого нужно быть типом, которому сам черт не брат, Зайков, при всех его недостатках, на полного отморозка не походил.

– Поэтому я и думаю, что, если бы выбежал как есть, все было бы по‑другому. – Виктор помолчал. – Пока я одевался, свет погас, но я решил все же выйти, встретить тебя, чтобы ты не переломала ноги в темноте. Услышал голоса в глубине сада и понял, что надо поторопиться. Дальше ты все видела.

– Много ты услышал? – полюбопытствовала я.

Виктор улыбнулся.

– Про павлина с хроническим воспалением самолюбия. Твоя речь стала удивительно образной. Похоже, ты и в самом деле коротала время выздоровления за научными журналами. Кстати, что такое атрофия, и при чем тут кора?

– Нарушение питания. От которого у него мозги окорели. – Я поспешно сменила тему: – Это же додуматься надо – влезть в чужой сад, чтобы подкараулить женщину, которая его знать не желает. Когда мы наведаемся к исправнику?

– Мы не пойдем к исправнику.

На пару мгновений я лишилась дара речи.

– Но почему? Он стрелял в тебя и только чудом не убил! Это же самое настоящее преступление!

– Мы не пойдем к исправнику, – с нажимом повторил Виктор. – Я не хочу, чтобы тебе снова перемывали кости в каждой гостиной.

– Но я‑то знаю, что ни в чем не виновата! И ты знаешь!

– Это неважно. Твоя репутация и так подмочена, а еще один скандал ее добьет. Тебя не примут ни в одном доме, и…

– И это похоронит и твою карьеру? – уточнила я.

Мне‑то на сплетни… Нет, пожалуй, что не плевать. Если я хочу вести дела с соседями. Если у нас с мужем будут дети, им нужно будет обеспечивать будущее. Так что я не могу себе позволить наплевать на репутацию. Виктор тем более не может.

И Зайков наверняка это знал. Пропади оно все пропадом!

– Я не служу и не собираюсь служить, поэтому о карьере могу не думать, – сказал Виктор. – И все же исправнику заявлять незачем.

– Но он стрелял в тебя! Нельзя же так это и оставить! К тому же, слуги все равно будут болтать…

– Обращать внимание на болтовню слуг считается дурным тоном. Не беспокойся, я со всем разберусь. – Виктор улыбнулся.

Не понравилась мне эта улыбка. А он забрал у меня из рук опустевший стакан и мисочку с остатками конфет и, точно специально – да что там, наверняка специально! – отвернулся, чтобы отнести их на чайный столик.

– Что ты задумал? – встревожилась я.

– Неважно, – снова улыбнулся он. – Не забивай себе голову всякой ерундой.

– Ты только что говорил…

– Что я со всем разберусь. И я разберусь.

Сердце пропустило удар, а чай, кажется, только что разливавшийся теплом в желудке, словно разом заледенел.

– Ты его вызвал, – прошептала я.

– Еще нет. Был занят тобой, а посреди ночи такие письма не отправляют.

– Не надо! – только и смогла сказать я.

Виктор присел на край кровати, взял мои ладони в свои, заглянул мне в глаза.

– Настя. Иногда приходится просто делать то, что должен, и смиренно принимать последствия. Какими бы они ни были. – Он погладил мои пальцы. – Все мы в руках Божьих, и на все воля Его.

Я вцепилась в его пальцы так, будто он прямо сейчас собирался идти стреляться и я могла его удержать.

– Не успокаивает.

Он едва заметно улыбнулся.

– Знаешь, я даже рад, что все так обернулось. Теперь я совершенно точно уверен, что небезразличен тебе.

Я задрала голову, уставилась в потолок, глупо, по‑детски пытаясь удержать слезы.

– И я никак не смогу это остановить?

– Ты можешь молиться за меня.

– Вот спасибо, утешил! – Я все же не удержалась, шмыгнула носом. Муж, вздохнув, притянул меня к себе на колени.

– Еще ничего не случилось. Может, и не случится. – Он коснулся губами моих волос. – Может, Зайков в темноте свалится в канаву и свернет себе шею. Или от волнения упьется до смерти. Или подавится. – Виктор тихонько хмыкнул. – Или я споткнусь о порог.

– Не смей! – Я вскинула голову. – Не смей так говорить!

Виктор молча прижал меня к плечу, качнулся, баюкая, точно маленькую. А я плакала и плакала, пока слезы совершенно не изнурили меня, погрузив в беспокойный сон.

Подскочила я резко, будто от толчка. Но нет, меня никто не беспокоил.

Вторая подушка рядом с моей была примята – то ли я металась во сне, то ли Виктор спал рядом. Из‑за закрытых штор в спальне было темно, не поймешь, который час. Я ругнулась. Почти на ощупь пробралась к окну, отодвинула тяжелый бархат занавесей. Сквозь шелк засияло солнце. Я выругалась снова, уже вслух – проспала! – и, как была, в ночной сорочке и босиком, помчалась в покои мужа. Василий вырос на пороге гостиной, промямлил что‑то, дескать, барин не велел беспокоить. Я снесла его, даже не замедлившись. Сперва удостоверюсь, что муж еще дома. Потом буду расспрашивать, давно ли барин велел не беспокоить и где он сам.

 

Глава 3

 

Из‑за двери раздался взрыв ругани. Я влетела туда, толкнув кого‑то. Остановилась, шумно выдохнула, увидев широкоплечий силуэт против окна.

– Уже встала? – В голосе послышалась улыбка, но она не могла скрыть раздражения. Виктор обернулся. – Настя! Почему ты в таком виде?

В каком виде? Вполне скромная ночнушка, в пол, даже с рукавчиками. В моем мире сошла бы за летнее платьице: кружево, вышивка.

Виктор двинулся ко мне, на ходу снимая халат. Накинул его мне на плечи, укутывая.

– Вот так‑то лучше. – Добавил, обращаясь к кому‑то поверх моей головы: – Свободен.

Оборачиваться и смотреть я не стала. Взгляд сам собой приклеился к бинтам, плотно перематывающим грудь мужа.

– Синяк, значит, – с нажимом проговорила я. – Примочки, значит. Свинцовые.

– На коже синяк. А что под ней, ты не спрашивала. В любом случае дыры в кулак, которой ты боялась, нет, и примочки Иван Михайлович действительно назначил. Просто мне лень с ними возиться.