Хозяйка собственного поместья

– Какая разница? – пожала я плечами. Подлила себе и ему чая, взяла еще один кусок пирога. Перепалка с доктором только раззадорила мой аппетит. – Мы оба согласны, что ничего хорошего из этого брака не вышло, так что лучше проститься и заняться каждому своей жизнью.

А еще замечательней было бы прямо сейчас выставить его из дома. Одного поцелуя хватило, чтобы сделать выводы. Даже несмотря на то, что – нет, именно потому что! – он так улыбается.

Улыбался, потому что после этих слов Виктор снова посерьезнел и надолго замолчал.

– Вы ведь не поверили в этот бред, будто я не в своем уме? – встревожилась я, когда пауза слишком затянулась.

– Не знаю, – все так же задумчиво произнес Виктор. – Вы очень изменились после болезни.

– Вы уже это говорили, – напомнила я.

– Говорил. Потом решил, что ошибся. Теперь готов извиниться и за это. Прошу прощения.

Я кивнула.

Он обвел взглядом комнату.

– Хотел бы я знать, почему благословение проснулось в вас именно сейчас, а не в моем доме?

Догадался. Как некстати! Теперь я от него точно не отвяжусь!

– Может быть, потому, что здесь мой дом?

– Вы говорили, что ненавидите его.

Похоже, так оно и было, иначе не дошел бы он до такого состояния.

Мы снова замолчали. Виктор осторожно откусил от пирога.

– Марья всегда хорошо готовила, но сейчас превзошла саму себя.

– Это я готовила. Спасибо за комплимент.

Все равно поймет, если уж решился навязаться на мою голову.

– Вы? Но вы говорили…

– Кажется, я говорила много глупостей. Но говорила, и что близость смерти заставила меня многое обдумать заново. Если смена мнения и попытка жить по‑другому означает безумие, то любого можно объявить ненормальным.

– Вы правы, оклеветать человека проще простого. – Виктор дожевал пирог, отхлебнул чай. – Но почему все так упорно норовят оклеветать именно вас? Зайков…

Он перевел взгляд на тапочки, я сделала вид, будто не заметила.

– …Иван, те пятеро мужиков. Послушать вас, так весь мир ополчился…

– Откуда мне знать, что в умах у других? Могу предположить, что если этот ваш Зай…

– Не мой!

– Хорошо, свой собственный Зайков хвастается победами, желая придать себе веса в глазах других мужчин, то оклеветал он не одну меня. Вашему Ивану…

Я сделала паузу, но в этот раз муж не стал возражать против «вашего».

– …нужно было оправдаться, почему не дождался ответа, и оправдание он выдумал. А мужикам – не признаваться же в попытке ограбления? – Я подумала и добавила: – Если Евгений Петрович сам не подал им эту мысль.

Муж поморщился.

– Только я начинаю думать, что зря сомневаюсь в вашем здравом уме, как вы будто специально говорите какую‑нибудь нелепицу. Доктору‑то зачем вас оговаривать?

– А зачем ему было убеждать вас, что мне лучше умереть? Зачем он приезжал уговаривать меня вернуться к мужу, пасть в ноги и…

Виктор досадливо рыкнул.

– Я его об этом не просил!

– Не сомневаюсь, ведь именно вы потребовали развода. Однако Евгений Петрович уверял меня, будто вы готовы простить, хотя я и не собиралась просить прощения.

На лице Виктора промелькнула тень.

– Зачем он сейчас так старательно выставлял меня ненормальной? – продолжала я. – Не знаю, чем я ему насолила…

– Могу напомнить. – без тени ехидства произнес муж. – Вы требовали его по пять раз на дню, то с мигренью, то с головокружением, то еще с каким недомоганием.

– Так он должен обожать нескончаемый источник заработка! Если кому и возмущаться, то вам. Вашему же кошельку был нанесен непоправимый урон!

– Дамские капризы моему кошельку непоправимый урон точно не нанесут. Нервам разве что, – в тон мне хмыкнул муж.

– Да вы сами чьим угодно нервам нанесете урон, – фыркнула я. – Но, если я так невыносима, зачем вы напросились в мой дом?

– Ничего, я выносил вас куда дольше нескольких недель. Так что придется и вам теперь потерпеть меня.

Я решила не вестись на подначку и не спрашивать, почему он женился на девушке, которую едва выносил.

– Но зачем? Вам‑то это зачем? Снова терпеть меня, уже в моем доме, я имею в виду.

– Убедиться, что не нанес вам непоправимого душевного потрясения предложением о разводе. – Он тонко улыбнулся. – Не хотелось бы прослыть в свете человеком, который довел свою жену до умопомешательства.

– Вы скорее доведете до умопомешательства своим присутствием, – проворчала я.

– Не волнуйтесь, я не доставлю вам лишних неудобств. – Он поднялся. – И не утруждайтесь, я помню, где гостевая комната, и в состоянии сам принести себе воды с кухни. А завтра съезжу за вещами и Иваном…

– Нет, – перебила я, тоже вставая. – Вы можете остаться, если хотите… – Как будто он меня спрашивал, на самом деле! – Но Иван не переступит порога этого дома.

Виктор помолчал, сверля меня взглядом.

– Тогда расскажите, почему он не получил от вас ответа.

Ну что ж, не хотела я жаловаться, но и выставлять себя взбалмошной дурой не буду.

– А вы бы стали разговаривать со слугой, который в лицо заявляет вам, дескать, барин велел проверить, не рехнулась ли барыня окончательно?

– Он так сказал? – Кажется, Виктор искренне удивился.

Я кивнула.

– Насколько я вас знаю, за такое вы отлупили бы его по щекам.

– Вот еще, руки пачкать! Я просто отправила его в игнор.

Виктор моргнул, и я поспешила исправиться:

– Отнеслась к нему как к пустому месту. Большего он не заслуживал.

– А может, все‑таки молоток был? Евгений Петрович тоже говорил, будто вы его из рук не выпускаете.

– Молоток действительно был у меня в руках: я сколачивала ящик для компоста.

Брови Виктора взлетели на лоб, и я добавила: