Хозяйка старой купальни

Дух обиделся. Брызнул в нас водой и снова исчез. А спустя пару мгновений баня наполнилась молочно‑белым туманом. Таким плотным, что я даже руку свою вытянутую рассмотреть не могла. Минута, две, три… Я боялась шевелиться: вдруг сейчас из этой мглы что‑нибудь выскочит? Привидение какое‑нибудь. Очередные протертые труселя с пропеллером. А потом ра‑а‑аз – и туман пропал, словно и не было его. Вместе с ним исчезли лужи с пола, остатки воды в тазах и чанах. Я аж икнула от удивления:

– Ничего себе…

Лада отмахнулась:

– Ерунда. Вот если бы он сам отмывал тут все до блеска, это было бы ничего себе. А он только воду туда‑сюда гоняет, и все. Мыло и грязь на местах остаются. Хозяйка как‑то раз пыталась его заставить сделать уборку, так пришлось на два дня закрываться, чтобы за ним все перемыть. Его предел – это белье в кадке баландать да отжимать. Там ума много не надо.

– Не нравится – таскай сама, – огрызнулся Байхо и уполз в щель в полу.

А мы принялись за работу.

– Сначала оттираем мыльные пятна, грязь, сало. Потом помоем чистой водой, – по‑деловому рассуждала напарница, уверенно размахивая шваброй.

Я же пребывала в шоке.

Боже, тут мамонт, что ли, мылся? Откуда столько волос? А это что?

Я вытянула из угла что‑то склизкое, длинное, со свалявшимися ворсинами. Пахло оно отвратно.

– Буэ… – меня передёрнуло, – какая жуть.

Я откинула гадкую находку в пустой таз и продолжила тереть, «добрым» словом вспоминая любимую тетушку.

 

– Что‑то есть хочется, – сказала Лада спустя пару часов работы.

Я была занята тем, что соскабливала пренеприятную слизь со дна чана. Странно, что оно еще не ожило и не ползало по стенам, размахивая серенькими щупальцами. Чужой на минималках. И да, последнее, чего мне хотелось после лицезрения такой красоты, – это есть.

– Сейчас бы супчика наваристого, – мечтательно протянула моя помощница, – с сальцем, с чесночком…

– Ыыыммм… – промычала я, выколупывая из трещины чей‑то обломанный ноготь.

– А еще бы пирожков жареных. С ливером.

– Пффф… – Пришлось стирать неприличную надпись, оставленную одним из старперов на замыленной поверхности. Хулиганье старое.

– И киселя.

На киселе я сломалась и выдала некрасивое:

– Буууэээээ. Помолчи, умоляю, – простонала, стряхивая с пальцев что‑то липкое и волосатое, – просто помолчи.

– Но…

– Молчи.

У меня уже спина не разгибалась и руки щипало от едкого щелока, а конца и края работы было не видно! Грязищи по колено! Сюда бы СЭС пригласить, они бы мигом прикрыли эту шарашкину контору. Куда ни плюнь – везде кошмар. Тут проще все спалить к чертовой бабушке и заново построить, чем отмыть.

Лада, наоборот, была бодра. Ее вообще ничто не смущало и не могло испортить аппетит. Она привычно терла, командовала Байхо, когда требовалось сменить воду, и еще умудрялась мечтать о еде. Непробиваемая тетка. Опытная. Мне даже завидно стало, когда она начала напевать себе под нос. У меня самой в голове крутилось только что‑то нецензурное. Особенно когда нашла под одной из лавок банку, а в банке что‑то настолько вонючее, что желудок чуть наизнанку не вывернуло.

– Это ильменник. Он тонизирует.

Я была уже настолько натонизирована, что дальше некуда. Еще немного – и пойду убивать. Возьму эту вонючую мохнатую швабру, таз на голову вместо шлема напялю, выйду в центр города – и всем хана.

А тут еще Байхо откуда ни возьмись выскочил и перевернул таз с грязной водой.

– Да чтоб тебя! – Я в сердцах запустила в него тряпкой. – Я только там отмыла.

Дух радостно загоготал и принялся носиться кругами, довольный своей выходкой. Глядя, как он резвился, спустив мою работу в унитаз, я глухо произнесла:

– С этого дня я буду звать тебя Бякой.

– Эй! – тут же возмутился он. – Я Байхо, а не Бяка! Это древнее имя, оно означает…

– Мне плевать, что оно означает. Теперь ты будешь Бякой.

– Идеально! – тут же подхватила Лада. – Как я сама до такого не додумалась?! Бяка!

– Вы не имеете права! – закипел дух, покрываясь пузырями.

– Ты забыл? Она хозяйка Алмазных водопадов. И ей здесь принадлежит все: тазы, веники, склад и ТЫ! И она может дать тебе любое имя, какое только захочет! Хоть Пирожком, хоть Струей бобра. Так что радуйся, что тебя назвали Бякой.

Дух радоваться не хотел. Он, кажется, вообще оскорбился. Поэтому булькнул и просочился сквозь половицы под пол.

Лада не унималась:

– Надо же. Бяка. Прям не в бровь, а в глаз!

Она веселилась, а мне предстояло заново перемывать уже пройденный участок. Собирать тряпкой грязную воду и все эти гадкие находки, которые я из разных углов вытаскивала.

Настроение было ниже плинтуса. Тут можно вечно ковыряться, а чище и уютнее не станет. Бесполезная трата времени и сил.

– Все! С меня хватит! – не выдержала я и швырнула тряпку в таз. – Зачем убиваться, пытаясь отмыть старье, когда есть новое и не засранное? Проще его выложить и в порядке поддерживать, чем регулярно выгребать такую грязищу!

– Ну‑у‑у… – растерянно протянула Лада, – прежняя хозяйка не разрешала ничего выкидывать.

– Бред какой‑то. – Я сорвала со стен старые ковши и уже наполовину облысевшие прелые веники. – Все в помойку. И вот это тоже! И вот это!

– Я бы не стал этого делать, – отозвался Бяка, наполовину высунувшись из щели, – плохая мысль. Очень плохая…

– Заткнись!

– Я предупредил. – И он снова обиженно уполз в пол.

По мере того как я лютовала, куча на полу стремительно росла.

– И окна! Кто додумался замазать их? Да еще так неаккуратно?! Есть же более цивилизованные, а главное – эстетичные методы. А мебель? Почему здесь густо, а здесь пусто? Почему тазы расставлены так, будто ими играл умалишенный? Что это за тетрис?

Старые тазы с покореженными краями тоже отправились в общую кучу.

Все, хватит с меня!

Кто хозяйка этого места? Я!