Хозяйка старой купальни

– Подъем, лежебока! – приказала мачеха, швырнув в меня какой‑то сверток. – Переодевайся.

Я для вида зевнула и сонно похлопала глазами, изображая сонливость:

– Что? Уже встаем? Зачем переодеваться?

– Рот закрыла и сделала, как сказали, – рявкнула Фернанда. Потом с гнусной ухмылкой добавила: – День сегодня у тебя особенный. Счастливый, – и, довольная своей шуткой, рассмеялась.

Я же покорно подтянула к себе сверток. Внутри оказалось голубое платье. Простенькое, но гораздо лучше того, в котором я была. Чулки летние – чистые и даже без дыр на пятках. Легкие ботиночки.

– Поторапливайся! Вернусь через десять минут – чтобы готова была, иначе высеку.

С этими словами она развернулась и ушла в свою комнату. Я выждала ровно минуту и бросилась бежать, надеясь выскочить из дома, но входная дверь оказалась заперта на ключ, а самого ключа не оказалось на месте.

– Проклятье!

Вылезти через окно я бы не успела – там такие щеколды, что ногти сорвешь, пока открываешь, и скрипа на всю избу будет, а задний вход наверняка тоже заперт. Поэтому я сделала единственное, что было в моих силах, – поменяла содержимое чайников. Теперь в том, что предназначался мне, был просто чай, а в том, что для остальных, – дурманящий отвар. На всякий случай сыпанула туда еще пару щепоток из мешочка, который мачеха даже не потрудилась убрать.

Время поджимало. Я едва успела натянуть платье да ботинки прямо на голую ногу, когда раздался зычный голос Фернанды:

– Готова?

– Почти, – прошипела я, путаясь со шнуровкой на груди.

– Курица бестолковая, – она отпихнула мои руки и сама принялась затягивать завязки, грубо дергая и причиняя боль, – ни черта сама не можешь. Глаза бы мои на тебя не смотрели. Причешись хоть! Позорище.

Про свадьбу не сказала ни слова. Если бы я не слышала ночной разговор, то ни за что бы не догадалась, какой сюрприз меня поджидал.

Стараясь не выдать волнения, я приготовила на всех завтрак и начала накрывать на стол.

– Поставь еще один прибор, – приказала Фернанда.

– У нас гости?

– Молча!

Я добавила еще одну кружку, ложку и ложку. Теперь их стало шесть – для мачехи, троих ее деточек, брата и моего папани. Мне за общим столом есть не полагалось, потому что, по словам Таши, у нее от одного моего вида аппетит портится и кусок в горло не лезет. Поэтому я должна была сидеть в углу, на топчане. Вместо стола – старая колченогая табуретка, шатавшаяся из стороны в сторону.

Я и рада была. Есть рядом с этой семейкой – то еще удовольствие.

Тем временем дом ожил и наполнился голосами. Проснулись братья, гадкая сестрица, папенька бухтел где‑то в коридоре. Вскоре все они приползли к столу, а последним появился Эрнест.

– А вот и я! – произнес он таким тоном, будто сам король заявился к нам.

Стен и Гарри дядюшку недолюбливали, поэтому недовольно переглянулись. Таша тоже была не в восторге, поэтому пробухтела глухое «здрасте» и отвернулась. И только отец обрадовался, увидев в шурине собутыльника.

Эрнест важно прошел к своему месту, уселся, положил локти на стол и уставился на меня масляным взглядом. Хотелось взять поварешку и хорошенько приложить ему по лысине. Едва сдержалась!

– Хороша девка, – наконец выдал он, смачно причмокнув, – худовата, но не беда. Откормлю…

– Эрни! – перебила его Фернанда, выразительно дернув бровями, – еще не время.

Он ухмыльнулся, мерзко облизал мясистые красные губы и, многообещающе подмигнув, подтянул ближе тарелку.

– Что встала? Чай разливай!

Я не скупилась. Каждому плеснула побольше заварки и с замиранием сердца наблюдала, как они пили. Все, кроме братьев. Эти, увы, к чашкам не притронулись и вместо чая потребовали воды.

– Что уставилась? Свое пей! – Фернанда зло сверкнула глазами. – До дна!

Я покорно выпила. Хороший чай, вкусный, с мятой.

Когда моя кружка опустела, мачеха удовлетворенно кивнула, уверенная в том, что все идет как надо и совсем скоро я опять превращусь в безвольный овощ. Чтобы не вызвать подозрения, спустя некоторое время я начала сонно зевать. Даже ложку с грохотом уронила на пол, якобы не удержав в ослабевших руках.

Вскоре раздался стук в окно.

– А вот и староста! – встрепенулась мачеха и, вытащив из лифа заветный ключ, побежала открывать.

– Зачем нам староста? – удивленно спросил Гарри, но ему никто не ответил.

Эрнест только сел ровнее, выпятив впалую грудь, и залихватским жестом поправил усы. А потом и вовсе обнаглел. Улучив момент, когда я проходила мимо с грязной посудой, взял и отвесил шлепок по мягкому месту. Я чуть не вмазала в ответ, но сдержалась. Вяло пожала плечами и дальше пошла, будто ничего и не заметив. Папенька все видел, но снова смолчал – похмельем мучился, тут уж не до дочери и ее проблем. Я скрипнула зубами и отошла подальше от стола. Сердце гремело, как пулемет.

Староста уже пришел, а эти еще и не думали засыпать! Если так и дальше пойдет, то все пропало – даже если я буду изо всех сил сопротивляться, против всей семейки мне не выстоять.

– Что это значит? – грозно спросил Стен, когда в кухню вернулась Фернанда в сопровождении румяного старосты.

– Праздник у нас. Маришка замуж выходит.

Братья переглянулись, потом один из них подозрительно поинтересовался:

– За кого?

– За дядю вашего! Иди сюда, Мари.

Ноги приросли к полу. Я не могла сделать ни шага. Мне даже не надо было притворяться заторможенной.

Когда же вы все отрубитесь?!

– Почему за него? – возмутился второй сын. – Почему не за…

– Потому что любовь у них, – нетерпеливо перебила Фернанда. – Хватит вопросов. Пора начинать!

Очень уж ей не терпелось, чтобы ее боров‑братец заделал мне ребенка.

Братья снова недовольно переглянулись. Что‑то их не устроило в решении матери, поэтому они демонстративно поднялись из‑за стола и ушли. Однако их уход никого не волновал.

Мачеха подскочила ко мне, схватила под руку и потащила к старосте. С другой стороны пристроился Эрнест. Между их рыхлыми телесами я была зажата словно в тисках. Вырваться – ни единого шанса.

– Приступайте к церемонии, староста! – Фернанда сдавила меня еще сильнее, лишая возможности нормально дышать. – Молодые сгорают от нетерпения.

В этот момент позади послышался звон посуды – это Таша упала лицом в тарелку.

– Дочка! – мачеха ринулась к ней, но едва сделала два шага, как повалилась на пол. От ее падения содрогнулся весь дом, и где‑то во дворе тоскливо завыл пес и закудахтали перепуганные куры.