Хозяйка старой пасеки – 2

– Чем тебе батюшкины ульи плохи? – вернула меня в реальность Марья Алексеевна.

Я обозвала себя идиоткой. Веду себя как старая сплетница, какое мне дело до чужой личной жизни!

– Всем плохи.

Пришлось повторить вчерашние объяснения для Герасима. Генеральша кивнула.

– Интересная затея. Правильно делаешь, что никому не болтаешь. И дальше не болтай, а еще лучше – получи привилегию. Заодно, может, и деньгами сенат поможет.

– Привилегию? – переспросила я.

– Да, привилегию на право делать такие ульи, которые ты придумала. У других этого права не будет, пока твоя привилегия не закончится.

Я заколебалась. С одной стороны – идея не моя. С другой…

– Вы сказали, поможет деньгами?

– Да, если сможешь доказать, что твоя придумка полезна державе, и пообещаешь часть продукции произвести для государственных нужд.

Выходит, привилегия – это что‑то вроде патента и гранта одновременно.

– Я ничего в этом не понимаю.

– Ничего, наш князюшка тоже со знаниями законов не родился, как и граф. Разберешься. Я тебе подскажу, как написать Северскому, чтобы тот помог составить прошение к императрице и приглядел, чтобы дело не затянулось.

– А без письма никак не обойтись? Я и так ему обязана.

И не хочу становиться еще больше обязанной князю, облеченному властью. Даже если как человек он замечательный, некоторые долги бывает очень сложно отдать.

– Душенька, на нашей грешной земле даже младенцы уже родителям обязаны. Дело не в том, чтобы никому не быть должной, а в том, кому именно задолжать. Вот, скажем, жених твой…

Я поморщилась.

– Он мне не жених.

– Неважно. Ему задолжать – так он из лап не выпустит, пока весь долг с процентами до последней четверти змейки не выжмет. А Северский хоть чужие долги не забывает, но и свои помнит. Значит помнит, что председателем дворянского совета его сделали не для того, чтобы он свои карманы набивал – впрочем, он и так в золоте купаться может, – а чтобы жизнь в нашем уезде лучше делалась, в интересах державы нашей. И сделали его председателем члены совета, к которым и ты сейчас принадлежишь. Так что можно сказать, будто и он тебе должен.

Я с сомнением покачала головой. Марья Алексеевна добавила:

– К тому же и ты ему свою благодарность покажешь.

– Он берет взятки?

Почему‑то эта мысль была мне неприятна, Северские мне понравились, и разочаровываться не хотелось.

– Ты, Глашенька, взятки и благодарность не путай. Вот, скажем, затеялся князюшка о том годе сахар из свеклы добывать. Пока завод строили, немало мастики на воске перевели, и очень уж он сокрушался, что мужики‑бортники цены на воск задрали так, что пришлось из соседнего уезда возить.

– Поняла, – медленно проговорила я, в который раз чувствуя себя безмозглой девчонкой рядом с этой женщиной. Потом сообразила еще кое‑что.

– Сахар из свеклы, говорите?

– Да, кто бы мог подумать, а ведь получилось. Привилегию на этакую диковинку получил.

– И свеклу он, конечно, сам выращивает? Из своих семян?

– Как и все.

А чтобы были семена, нужно опыление.

– К чему ты об этом? – полюбопытствовала генеральша.

– Похоже, я в самом деле могу его отблагодарить, и не только продавая воск по‑соседски. Но надо подумать.

– Подумать всегда полезно. А что до взяток… – Она вздохнула. – Опять же, не путай плату за покрытие злодейства или, скажем, за то, чтобы барку с солью потопить, соль до того продав, – и признательность за труды. Канцелярист в столице жалования имеет двести отрубов в год, а чтобы там жить хоть как‑то, нужно не менее трех тысяч в год. Вот и идут все с подарками, понимая, что иначе чиновнику не выжить. А ведь у них семьи.

– Как будто их кто‑то заставляет работать канцеляристами, – не удержалась я.

– Милая, так по закону, еще в прошлом веке принятом, дети канцеляристов ни на какую службу, кроме гражданской, поступать не могут.

Похоже, мне надо поставить свечку местному богу за то, что я оказалась дворянкой. Как бы я ни ворчала на дурацкий этикет, он все же лучше подобного бесправия.

– Хотя бывают и настоящие мздоимцы, конечно. Наш прежний исправник, говорят, целое состояние на вымогательстве сколотил. Да немного оно ему помогло, когда удар хватил. – Она похлопала меня по руке. – Не бери в голову, милая. Я подскажу, где надо.

– Да как же не брать в голову! – возмутилась я. – Ладно привилегия, могу и без нее обойтись, но мне еще в губернский суд прошение писать.

– Зачем?

– Чтобы вводный лист получить.

Марья Алексеевна открыла рот. Закрыла.

– Господи, прости мою душу грешную, еще земля на могиле Граппы, чтоб ей на том свете икалось, не осела. – Она осенила себя священным знамением. – Но ведь ни стыда ни совести, видать, у нее под старость лет не осталось. Как всем пела, будто о сироте радеет, а сама даже о главном не позаботилась. Вот уж воистину своя родня хуже чужой вражины бывает. Карга старая, чтоб ее на том свете на сковородке… – Она осеклась. – Прости, Глашенька. Я знаю, как ты тетушку любила. И за то прости, что я вовремя не разузнала, что да как, подруге поверила.

– Не за что, Марья Алексеевна. Вы и без того очень мне помогаете.

– Значит, начнешь с прошения в суд. Но и про привилегию забывать не стоит. Судейские дела медленные, так что нечего время терять. Сегодня же и напишешь.

Я кивнула. Но сперва надо выпроводить гостей.

 

Глава 2

На крыльцо вышли Нелидов – тот молодой человек, что явно очаровался Варенькой и она сама. В паре шагов за ними следовал Стрельцов.