Хозяйка старой пасеки – 2

– А, Глашенька! – приветствовала меня генеральша. – Я подумала, что тебе некогда в кладовой роспись сделать, прости за самоуправство.

– Не за что прощать, и я очень вам благодарна, – откликнулась я. Снова оглядела гору разномастных сундуков у одной стены и аккуратные пирамиды у другой. – Это уже рассортированное?

– Да, вот тут – хорошее. – Она указала на стену, где все красовалось почти в армейском порядке. – А вот это – никуда не годится. Там кое‑где вещи, которые моей бабке было бы впору носить. Ладно бы целые, доброй ткани применение всегда найдется. Но ведь полный сундук непряденой шерсти моль сожрала! А еще в одном даже не разобрать, что хранилось, все сгнило!

– Это, пожалуй, не только тетушкина заслуга, – задумчиво проговорила я.

– Не только. Прости, милая, но батюшке твоему, кроме своих пчелок, ни до чего дела не было. И матушка больше балами да нарядами интересовалась, чем хозяйством. Кабы Павлуша в первый год свой в гвардии пятнадцать тысяч отрубов не проиграл…

– Сколько?! – ахнула я.

Пятнадцать тысяч! Пять лет, пусть скромной, жизни в столице!

Карточный долг должен быть выплачен сразу же или в ближайшие дни – иначе молодому человеку никто руки не подаст. Вряд ли у… семнадцатилетнего, получается, оболтуса было столько собственных денег. Но хватило ли сбережений семьи, или долги «от родителей», которыми попрекала Глашу старуха, тогда и образовались? И сколько из них успели выплатить?

– А тебе не говорили? Ах да. Оно, конечно, кто из молодых людей не проигрывался в пух и прах. – Она покачала головой. – В каком‑то смысле семье это на пользу пошло: снимать дом в столице не по карману стало, а в нашей глуши балов да соблазнов куда меньше, чем там. Правда, Наташа хозяйство все равно не полюбила. Ты, видать, не в нее удалась.

Я пожала плечами: слова в голове крутились исключительно нецензурные.

– Ты чего хотела‑то? – вернула меня на грешную землю Марья Алексеевна.

– Не держит ли кто из наших соседей винодельню?

– Откуда ж в наших краях винодельня? – удивилась она. – Не вызревает у нас виноград. Водку многие гонят, наливки‑настойки, но чтобы винодельня…

– Понятно. А сыроварню?

– Это к Софочке, князя нашего старшей сестрице.

И тут Северский! Есть ли в этом уезде что‑то, с чем он не связан?

– Что тебе от ее сыров? – спохватилась генеральша.

– От сыров – ничего. Мне пресс нужен. Желательно винтовой. В аренду на несколько дней, потом верну.

Марья Алексеевна моргнула.

– Опять чего‑то диковинное удумала?

– Да какое там! – отмахнулась я. – Воск вытапливать.

– Из шварки, что ли, воск выжимать? Так, поди, у батюшки твоего чурбаки остались.

– Шварки? – не поняла я.

Мы недоуменно уставились друг на друга.

– Пойдем‑ка.

Она подхватила меня под локоть. В сарае уже стемнело, но Марья Алексеевна зажгла огонек. Оглядевшись по сторонам, подняла с пола железный короб с желобом на конце – он лежал рядом с котлами, которые я забрала для вытопки воска.

– Ставишь на очаг, насыпаешь соломы, чтобы, когда сквозь нее воск протекает, коконы личинок и прочий мусор задерживала. Льешь туда воск из котла черпаком. – Она потрясла здоровенным половником, валявшимся тут же. – Как наполнится столько, что больше некуда, кладешь вот этот чурбак, – она подняла увесистую деревяшку, пропитанную воском, – и велишь мужикам стукнуть со всей силы, чтобы воск отжать. В коробке остаются шварки, из них потом шварочный воск можно выварить.

– Так вот отчего «воскобойня»! – сообразила я.

Марья Алексеевна посмотрела на меня как на ребенка, заявившего, что ветер дует оттого, что деревья качаются.

– Глашенька, милая, я, конечно, помогу чем смогу, но как ты собралась всем этим заниматься, если ничего не знаешь? Может, к Лисицыну съездишь? Барышня ты милая, если глазками вот так похлопаешь, – генеральша изобразила как, и я едва не расхохоталась, – все разузнаешь, что тебе надо.

– К Лисицыну, может, и съезжу: ни знания, ни знакомства лишними не бывают, – не стала спорить я, решив не напоминать, что на похороны и поминки этот сосед не приехал. – Но пресс мне нужен не для шварок, а чтобы как можно меньше воска в мерве оставалось.

– В мерве? – нахмурилась она.

– Вытопках.

– А, в жакре! Так там же грязь одна!

– Там почти половина воска. И закапывать его в землю, когда на вощину пчелам не хватает, я не намерена.

Когда Герасим закончит с досками и ульями, можно попробовать вместе с ним придумать воскотопку с прессом. Но пока хотя бы просто пресс в аренду взять.

Генеральша пощупала мне лоб.

– Вроде жара нет. Зачем брать у пчел воск, чтобы обратно его пчелам отдавать?

Пришлось объяснить про рамки подробнее – кажется, в прошлый раз я это упустила.

Марья Алексеевна с сомнением покачала головой.

– Откуда ты это взяла?

– Из старых журналов, – призналась я, не став уточнять, что «старыми» были журналы двадцатых годов двадцатого же века, сохранившиеся у деда.

– Кабы в журналах такое было, все бы пользовались, а я что‑то не слышала, чтобы жакру прессом отжимали.

– Марья Алексеевна, так я‑то не все! Тетушка говорила, мы в долгах как в шелках. Тут о каждой змейке думать приходится. Сами посчитайте: я сейчас с брошенных пчелами колод принесла два ведра сот.

Генеральша озадаченно кивнула.

– Это около десяти фунтов воска. Если еще два‑три раза выварить и отжать, можно еще пару фунтов добыть, а это по нынешним ценам около двух отрубов! Только с четырех колод, а их там сорок брошенных. Хорошо, пусть половину мыши погрызли. Десять отрубов в землю закапывать? Это корова!

– Ну, Глаша, ну шустра! – всплеснула руками Марья Алексеевна. – Не удивлюсь, если ты и из выжимок найдешь, что вытащить.

– Конечно! – воодушевилась я, сделав вид, будто не замечаю смешинок в ее взгляде. – Часть можно дать курам и скоту как вита… как добавку, чтобы здоровей были. Основную часть проварить со щелоком – так можно еще лишнюю десятину воска добыть. А то, что останется, пустить на удобрение.