Хозяйка старой пасеки

– А вот тебе здесь нечего делать, граф. Безногой твоя кузина не останется, и прекращай себя грызть: я не я буду, если она тебе этот вывих не припомнит и не отыграется. Так что будет еще возможность расплатиться.

– Он‑то тут при чем? – не удержалась я.

– Старший брат всегда при чем, хоть и двоюродный. – Она повлекла исправника за дверь. – И молоток положи, – донеслось из соседней комнаты. – А то еще на ногу себе уронишь, потом тебя лечи.

Варенька хихикнула, будто забыв о боли, остальные разулыбались.

– Дай‑ка я посмотрю.

Княгиня ловко ухватила лодыжку девушки. Я ждала, что она начнет снимать бинты, но вместо этого… Воздух словно сгустился, завибрировал, как от удара в гонг. По коже пробежали мурашки, будто от статического электричества.

Повязки вдруг растаяли, как туман. Под ними проступила кожа, расцвеченная свежим кровоподтеком. А потом… я никогда не думала, что можно увидеть живые ткани насквозь, как на рентгене, только в цвете. Желтоватый жир, красные мышцы, белесые блестящие связки. Ничего общего с аккуратными схемами в учебнике анатомии – все живое, пульсирующее, настоящее. Я застыла с открытым ртом, не в силах оторвать взгляд. Учитель биологии во мне отчаянно пытался найти научное объяснение происходящему, но не мог.

Варенька всхлипнула, вернув меня в реальность.

– Я умру?

– Нет, что ты, – ласково сказала княгиня. – И даже не охромеешь. Меня позвали вовремя.

Она перевела взгляд на Ивана Михайловича, добавила совсем другим тоном:

– Вот здесь, передняя таранно‑малоберцовая связка, субтотальный разрыв, видите? И вот здесь, повреждена пяточно‑малоберцовая.

Доктор кивнул.

– Я немного подправлю благословением. – Сейчас она говорила так, будто опытный врач наставляет молодого. При седой бороде доктора это смотрелось бы смешно, если бы не спокойная уверенность в ее голосе и внимание на лице Ивана Михайловича. – И загипсуем, конечно: магия магией, но иммобилизация все равно необходима. На будущее, если не найдется возможности посмотреть, лучше иммобилизовать профилактически.

Варенька стиснула мою ладонь, пришлось перестать подслушивать.

– Глашенька, они правду говорят? Все будет хорошо?

– Все будет хорошо, – улыбнулась я ей. Княгиня кивнула.

– Вам повезло, Варенька. Вы молоды, связки еще довольно эластичны, и ткани относительно быстро восстанавливаются. Марье Алексеевне на вашем месте пришлось бы куда хуже.

– Да уж, с ее‑то пышностью, – хихикнула девушка.

– Благословение в умелых руках ускоряет заживление…

– В самом деле? Никогда о таком не слышала.

– Вы же знаете, в каждой семье свои секреты.

– Не знаю, мне этот дар не достался, – надула губки графиня.

Хотела бы я понимать, о каком благословении они говорят. Явно вкладывают в это слово не тот смысл, к которому я привыкла. Снова магия.

– Я немножко подлечу вас благословением и наложу гипс. Какое‑то время вам придется попрыгать с костылями.

– О! – Варенька снова скривилась, готовая расплакаться.

– Я надеюсь, это продлится недолго. Потом сменим гипс на повязку, а после снимем и ее. Придется немного поразрабатывать ногу, отвыкшую от нагрузки, но, когда вы полностью восстановитесь, совершенно забудете о том, что когда‑то был вывих.

Она снова сделала… что‑то. На миг мне стало тепло и уютно, будто я вернулась в детство, в ясный солнечный день, прибежала к бабушке с разбитой коленкой, и она обнимает меня, так что плакать уже совсем не хочется. «У кошки боли, у собаки боли, у Глашеньки заживи», – услышала я словно наяву.

Встрепенулась, возвращаясь в реальность – эту реальность. На ноге Вареньки снова были бинты, но на лице не осталось ни капли тревоги.

Княгиня выпрямилась.

– Глафира Андреевна, у вас не найдется какой‑нибудь плотной ткани подстелить, чтобы не испачкать тут все гипсом? И воды, размочить гипсовый бинт.

– Да, конечно.

Она едва заметно поморщилась, повела плечами. Я вспомнила, как сестра жаловалась на ноющую от избытка молока грудь, когда по какой‑то причине не получалось покормить малыша вовремя.

– Может быть, вы спуститесь со мной? – спросила я. – На кухне никого нет, и, пока я вожусь, вы могли бы облегчить тяжесть. – Я выразительно глянула на ее грудь.

– Спасибо, это было бы очень кстати, – без тени смущения кивнула она. – Варвара Николаевна, мы сейчас все подготовим и вернемся.

– Вы удивительно догадливы для барышни, – заметила Анастасия Павловна, когда мы начали спускаться по лестнице.

Я невесело усмехнулась: похоже, она опять намекает на какую‑то некрасивую историю, случившуюся с Глашей. Как будто все сговорились тыкать ее носом в старую ошибку.

Княгиня, кажется, поняла. Остановилась на лестнице, посмотрев мне в глаза.

– Так вышло, что я услышала вашу историю только сегодня. И я считаю, что с вами поступили отвратительно. Если вдруг вам понадобится помощь – пошлите за мной, и я помогу всем, чем смогу.

На глаза навернулись слезы: первый человек, кроме Герасима, в этом мире предложил мне помощь просто так. И все же я должна была спросить.

– А если меня признают убийцей?

 

Глава 7

 

– Надеюсь, этого не случится. – Она помолчала. – Я не судья и не возьмусь судить, виновны вы или нет. Хочется верить, что нет. Однако, зная, как с вами обошлись, если понадобится, я помогу вам составить прошение о помиловании и прослежу, чтобы оно попало в руки императрицы. Она славится умом и добротой.

Внутри разлилось тепло.

– Спасибо. Надеюсь, это не понадобится.

– Я тоже на это надеюсь.

Я подала ей чистое полотенце и миску. Чтобы не смущать, отвернулась, разводя теплую воду.

– Может быть, не искать ткань, а перенести графиню сюда? – спросила я.