Хозяйка заброшенного поместья

Спросить Марью или попытаться понять самой? Я раскрыла толстую пухлую тетрадь, лежавшую в центре стола. На миг замерла, испугавшись, что не смогу разобрать рукописный почерк, но Настенькина мама писала красиво и ровно. Повезло. Еще больше повезло угадать, что тетрадь эта служила для хозяйственных записей. «Продано купцу Тимофееву две дюжины живых гусей на четырнадцать отрубов и четыре змейки». «Куплено полпуда мыла хозяйственного на восемь отрубов и четверть пуда мыла душистого на семнадцать отрубов и пятьдесят змеек». Выходило, что на свои деньги – если сосчитать и медь – я могу купить аж полсотни гусей, около пятнадцати килограммов туалетного мыла и всего лишь пять бутылок «вина игристого особо прозрачного» – либо упиться тридцатью бутылками «вина красного». Я спрятала бумажник за книги и вернулась в спальню.

Пока я разбиралась с местной валютой, Марья перестелила мне постель и сунула в нее грелку – чугунную сковородку с крышкой и длинной ручкой. Да уж, такую на ночь под бок не положишь. Я подошла к окну, поскребла ногтем наледь по краю стекла. Удивительно, как всего лишь за пять лет после смерти хозяйки дом превратился в настоящую развалюху. Топи не топи печку, грей не грей постель, а к утру все равно все выстудится. Замазка между деревянной планкой, прижимавшей стекло, и самим стеклом растрескалась и выпала, рамы кое‑где перекосило. Нет, так дело не пойдет.

Марья, вернувшись, бросила на железный лист у печи охапку поленьев.

– Мне нужна ветошь, заткнуть окна, чтобы не свистели. Еще мыло и ножницы, – сказала я. – Где их можно взять? Или просто принеси, а я пока печку растоплю. Еще мне понадобится…

– Да разве ж ты растопишь, – перебила меня Марья. – Думаешь, раз обет дала новую жизнь начать, так ко всему хозяйству сразу и привычна стала?

– Откуда ты знаешь, к чему я привыкла, пока жила у мужа? – парировала я.

– Да тут и знать нечего, чай я не первый день с тобой знакома. Вот погоди, сейчас закончу, что ты велела, и принесу тебе из кладовки и ветошь, и мыло, и все что хочешь.

Я проглотила ругательство. Нянька за много лет привыкла воспитывать свою подопечную, и за один день мне этого не изменить. А она, почуяв мое недовольство, добавила:

– Уж прости меня, касаточка, старая я уже, не поспеваю за тобой. Может, сама сбегаешь?

И глянула так хитро, будто уверена была: никуда я не побегу.

Но чего бы и не сбегать. Похоже, утренняя моя слабость была вызвана не столько болезнью, сколько голодом: за чаем Марья порадовалась моему аппетиту и обмолвилась, что доктор велел больной поститься. Сейчас я чувствовала себя вполне сносно, хоть и устала немного, да и то больше от новых впечатлений, а не от дел. Заодно и кладовку обследую.

Я открыла дверь, приподняла свечу, чтобы лучше было видно. Из‑под ног метнулась тень. Я выронила свечу. Не помня себя, заверещала как ненормальная, вспрыгнула на ближайший сундук. С пальцев слетели голубые искры, затрещало и запахло озоном, потом этот запах сменился вонью паленой шерсти.

Распахнулась дверь, Марья, схватившись за сердце, расслабилась.

– Как же ты меня напугала, касаточка! Разве ж так можно!

Я открыла рот, снова закрыла. Проблеяла:

– Что это было?

– Так мышка. – Марья вгляделась в темноту. – Хорошо, что свеча погасла, а то этак и до пожара недалеко. И хорошо, что ты в обморок перестала падать. Ловить некому было, не ровен час, ушиблась бы.

– Нет, я о… – Я осеклась. Признаваться, что я заискрила от страха? Или?..

Нянька, кряхтя, наклонилась, подняла за хвост дохлую мышь.

– Эк ты ловко ее молнией прижгла.

Молнией? Магия?! У меня есть магия!!!

Я тряхнула руками, но ничего не произошло.

– Да ты слезай, слезай, – проворковала Марья. – Страшного зверя этого я сейчас на двор выкину. А подружки ее, поди, оглохли да разбежались.

Я сползла с сундука, подобрав свечу, зажгла ее от Марьиной. Дождавшись, когда нянька выйдет, изо всех сил затрясла кистями.

Ничего. Какая бы магия ни была у Настеньки, подчиняться Анастасии она не собиралась.

 

Глава 7

 

Ну что за несправедливость? Почему все нормальные попаданки становятся как минимум герцогинями, щелчком пальцев низвергают на врагов громы и молнии и складывают штабелями рухнувших к их ногам от восхищения принцев? А у меня и дворец так себе, и магия только и годится, чтобы кота заменить, да и та не работает. Про принца и вовсе говорить нечего, скатертью дорожка.

Я хотела окликнуть Марью и велеть раздобыть кота немедленно, но опомнилась. Не гнать же старуху невесть куда на ночь глядя. Хоть я и панически боюсь мышей – прекрасно понимая всю глупость своих страхов, – до завтра как‑нибудь доживу.

– Завтра же кота заведу, – проворчала я, дрожащими руками открывая замок сундука.

Крышку я поднимала, готовая тут же отпрыгнуть в сторону. Вдруг внутри мышиное гнездо?

Но никаких страшных зверей в сундуках не нашлось. Аккуратно свернутые отрезы тканей, пахнущие полынью, которой их переложили. Вышитые полотенца и скатерти. Ношеные и неношеные вещи, рукодельные принадлежности и выделанная овчина, пасмы шерсти и кусковое мыло – чего тут только не было!

– Да тут же настоящие сокровища! – восхитилась я вслух. – И валяются без дела.

Неужели тот доктор, Евгений Петрович, всерьез полагал, будто жизнь здесь – «хуже смерти»? Дом полон еды и полезных вещей, ему только хороших рук не хватает. Вот приведу его в порядок и заживу в свое удовольствие!

Правда, когда я вернулась в комнату, настроение упало. От печи поднимался дым, висел под потолком мутной пеленой. Да что ты будешь делать, и эта дымит! Я сунула в топку лоскуток – мгновенно вспыхнув, он устремился вверх и исчез. Значит, тяга есть. Да и дым шел не из дверцы топки, а от самой печи. Похоже, когда‑то ее перетопили, может, и не один раз, и кладка треснула. Да, так и есть.

Вздохнув, я сгребла в охапку постель и перетащила ее обратно в «детскую». Расправила все обратно, не забыв сунуть под одеяло грелку. Хоть в былые времена избы и топили «по‑черному», спать в одной комнате с коптящей печкой я опасалась.

Попробую эту комнату утеплить.

Придвинув к окну тяжелый стол, я взгромоздилась на него. Прошлась ножом по утыканным тканью щелям в окнах, где‑то добавив еще ветоши. Оторвав полосу ткани, намылила ее.

– Вот так, – проговорила я, старательно разглаживая ее поверх рамы. – Вот сейчас все проклеим, и будет тепло. Совсем за тобой, бедняжкой, никто не глядел.