Идеальная девушка
Ластик в форме пингвина падает на пол.
– Прекрати! – требует мать девочки, когда они выходят через стеклянные двери в викторианском стиле под звяканье колокольчика. – Ты сегодня несносно себя ведешь.
Ханна провожает их взглядом до угла, девчушка ревет, едва поспевая за матерью. Ханна трогает свой живот – жесткий, круглый, он кажется чужим и напоминает футбольный мяч.
Книги в разделе для будущих родителей сравнивают эмбрион с фруктами – арахисовым зернышком, сливой, лимоном.
– Похоже на «Очень голодную гусеницу» для родителей, – озадаченно заметил Уилл, прочитав главу о первом триместре.
Плод на тот момент вырос до размеров манго, а может быть, граната. На шестнадцатой неделе беременности Ханны Уилл купил ей авокадо, желая с юмором отметить эпохальную веху, принес плод прямо в постель и разрезал пополам ложкой. Ханна только мельком взглянула на него и тут же почувствовала, как крутит внутренности утренняя тошнота, которой положено было бы уже пройти. Оттолкнув тарелку, она бросилась в туалет.
– Извини, – сказал Уилл, когда она вернулась. – Просто мне пришла в голову интересная идея, и я…
Ханна не смогла доесть авокадо. При одной мысли о нем к горлу подступала тошнота. Дело было не в ощущении скользкой маслянистости на языке, а в чем‑то еще, сугубо интимном. Почему‑то пришла мысль, что она вроде как поедает собственный плод.
– Кофе?
Приглашение Робин отвлекает Ханну от раздумий. Она поворачивается к коллеге, стоящей у другого конца стойки.
– Что ты сказала?
– Я говорю, кофе хочешь? Или ты по‑прежнему от него отказываешься?
– Нет‑нет, не отказываюсь. Хотя стараюсь не слишком налегать. Может, без кофеина?
Робин, кивнув, уходит в противоположный конец магазина, в закуток, который они называют «комната персонала». Почти в ту же секунду в заднем кармане джинсов Ханны начинает вибрировать телефон.
На работе она выключает звук. Кэти, хозяйка «Басен», добрая душа, отвечать на звонки не запрещает, но они могут помешать проводить детский праздник или обслуживать покупателей.
Однако сейчас в магазине никого нет, и Ханна достает телефон проверить, кто звонит.
Это ее мать.
Ханна хмурится. С чего бы это? Мать обычно не беспокоит по пустякам, она звонит раз в неделю, как правило, субботним утром, когда возвращается домой после заплыва на озере. Джилл редко звонит на неделе и никогда не тревожит дочь в рабочее время.
Ханна нажимает кнопку, отвечая на звонок.
– Ханна, ты сейчас можешь говорить? – начинает мать без всякого вступления.
– Я работаю. Если появится покупатель, придется прерваться, но пока я могу, если недолго. Что‑нибудь случилось?
– Да. Нет. То есть…
Джилл замолкает. Ханна чувствует, как по спине пробегает волна тревоги. Ее практичная, уверенная в себе мать никогда не теряется и не мямлит. Что на нее так подействовало?
– Ты нормально себя чувствуешь? Не заболела?
– Нет! – раздается отрывистый смешок, хотя за ним по‑прежнему ощущается странное нервное напряжение. – Нет, ничего такого. Просто… Я полагаю, ты еще не смотрела новости?
– Какие новости? Я весь день на работе.
– Новости о Джоне Невилле.
У Ханны замирает сердце.
Тошнота последние недели медленно отступала, но сейчас одним махом вернулась. Ханна сжимает губы и с силой дышит через нос, схватившись свободной рукой за край прилавка, как за надежную опору.
– Извини, – нарушает тишину мать. – Я не хотела застать тебя врасплох на работе, просто только что получила уведомление от «Гугла» и побоялась, что тебе позвонит кто‑нибудь из Пелэма или пришлют репортера из «Мейл». Вот я и подумала… – Было слышно, как Джилл сглотнула. – …лучше сама тебе сообщу.
– Что? – Ханна сжимает губы, словно это может остановить тошноту и проглатывает подступившую к губам жидкость. – Что сообщишь?
– Он умер.
– Ох! – Более странного чувства не придумать. Мгновенное облегчение, а за ним – пустота. – От чего?
– Сердечный приступ, прямо в камере, – тихо отвечает Джилл.
– Ох! – повторяет Ханна. Она наощупь находит стул за стойкой, на который продавцы садятся только в спокойные минуты, чтобы налепить на книги наклейки. Ханна кладет руку на живот, как будто еще не поздно отвести уже нанесенный удар. Никакие слова не приходят на ум. У нее лишь вырывается очередное «ох».
– Ты в порядке?
– Да. Естественно. – Голос Ханны звучит в ее собственных ушах как чужой, словно кто‑то другой говорит далеко‑далеко. – С чего мне быть не в порядке?
– Ну… – Джилл явно старается тщательно подбирать слова. – Событие‑то важное. Даже эпохальное.
Эпохальное. Возможно, из‑за этого слова, сорвавшегося с губ матери и когда‑то произнесенного Уиллом, ей вдруг изменяет выдержка. Ханна пытается подавить всхлип и желание убежать из магазина, не дожидаясь конца смены.
– Извини, – бормочет она в трубку, – извини, мам, но мне нужно… – Ничего не приходит в голову. – Покупатель пришел, – наконец находится она.
Ханна бросает трубку. На нее наваливается тишина пустого магазина.
До
Парковка на Пелэм‑стрит была полна под завязку, поэтому мать Ханны остановилась на двойной желтой линии прямо на Хай‑стрит. Ханна кое‑как вытащила из машины самый большой чемодан. Мать обещала вернуться, когда найдет, где припарковаться.
Ханна проводила взглядом видавший виды «мини» со странным чувством – она словно оставила в машине, как змея, старую кожу, свою прежнюю оболочку, сохранив для окружающего мира более актуальную, свежую, менее потрепанную версию себя, от новизны которой пощипывало тело. Подняв голову, она осмотрела герб на резной каменной арке. Прохладный октябрьский ветерок теребил волосы, отчего они облепили шею. Ханна поежилась, испытывая нервозность, смешанную с радостным возбуждением.
Вот она, вершина всех надежд, мечтаний и тщательно выверенной стратегии извлечения уроков из поражений – перед ней одно из самых старых и престижных учебных заведений во всем мире, знаменитый Пелэмский колледж Оксфордского университета, ее новый дом на три следующих года.
