Идеальная девушка

– Ну‑ка посмотрим, что он там для меня оставил, – сказала Эйприл. – Коробка не от «Тиффани». Так себе начало.

Она сбросила ноги с постели и подошла к окну, где на каменном подоконнике стоял подарок в высокой коробке.

– «Начинай жизнь в Оксфорде прямо с этой минуты. Люблю, папа». Хорошо хоть своей рукой написал. На открытке к моему дню рождения был почерк секретарши.

Быстро разорвав упаковку, Эйприл принялась хохотать:

– О боже, я уж думала, он не помнит мое второе имя, а тут заставил меня устыдиться. – Она достала бутылку шампанского и два бокала. – Пьешь, Ханна Джонс?

– Э‑э… да.

По правде говоря, Ханна не любила шампанское. Всякий раз, когда пила его – на свадьбах или на мамино пятидесятилетие, – у нее потом болела голова. Однако в такой идеальный момент грех отказываться. Может, Ханна из Додсуорта не пьет шампанское, но Ханна из колледжа Пелэм еще как пьет.

Эйприл привычным движением отстрелила пробку и наполнила два бокала пенистым напитком.

– Не охлажденное, зато хотя бы «Дом Периньон», – сказала она, вручая Ханне высокий бокал. – За что выпьем? За Оксфорд?

– За Оксфорд, – подхватила Ханна. Она чокнулась с Эйприл и поднесла бокал к губам. Теплое шипучее шампанское пенилось во рту, пузырьки лопались на языке, алкоголь щекотал нос. У нее слегка закружилась голова, но в чем была причина – в шампанском, в том, что они еще не обедали, или просто в сути момента, она не могла сказать. – За Пелэм.

– И за нас, – добавила Эйприл. Она, приподняв подбородок, осушила бокал в четыре длинных глотка. Потом снова наполнила его и улыбнулась своей широкой, озорной улыбкой, от которой на щеках мгновенно появились глубокие очаровательные ямочки. – Да, за нас, Ханна Джонс. Похоже, мы шикарно проведем здесь время. А ты как думаешь?

 

После

 

Ханна опускает телефон, тишина в магазине обволакивает ее, словно кокон. Она никогда не признается в этом Кэти, но на самом деле устроилась работать в «Басни» не ради субботней сутолоки, не ради августовского наплыва туристов во время праздников, а ради спокойных часов посреди недели, когда можно побыть одной – конечно, не совсем одной, потому что вокруг тебя тысячи книг, но одной наедине с книгами.

Кристи, Бронте, Сейерс, Митфорд, Диккенс. Они помогли пережить годы после смерти Эйприл. Ханна сбежала от сочувственных взглядов, сопровождавших ее в реальной жизни, от пугающей непредсказуемости Интернета, от ужасов действительности, когда тебя в любую минуту может подстеречь репортер, любопытствующий чужак или смерть лучшей подруги, сбежала в мир полной упорядоченности. В книге на 207‑й странице тоже может случиться какая‑нибудь неприятность – что правда, то правда. Но это событие навсегда останется на 207‑й странице. И перечитывая книгу, ты знаешь, что тебя ожидает, следишь за приметами, готовишься.

Ханна прислушивается к мягкому шелесту эдинбургского дождя, струями стекающему по стеклу эркера, старые половицы издают тикающие звуки – это включили отопление. Книги молча сочувствуют ей. На мгновение Ханна ощущает слепое желание взять какой‑нибудь хорошо знакомый том, роман, который она помнит почти наизусть, и провалиться в кресло‑мешок в детском отделе, послав весь мир к черту.

Увы, нельзя. Она на работе. Кроме того, она не одна. Не совсем одна. Робин уже пробирается через лабиринт маленьких викторианских зальчиков, из которых состоят «Басни», где полно демонстрационных столов и корзин.

– Бип‑бип! Встречайте Робин Грант, непревзойденную кофе‑леди! – объявляет она, двигаясь к окнам. Робин весело ставит на прилавок два стаканчика, отчего горячая коричневая жидкость чуть не выплескивается через край на выставленные открытки. – Тот, что с ложечкой, твой. Ты не… – Что‑то в облике Ханны заставляет ее замолчать. – Эй, с тобой все в порядке? Ты как‑то странно выглядишь.

У Ханны сжимается сердце. Неужели так заметно?

– Я… я сама не пойму. Странную новость узнала.

– Ох ты боже мой! – Робин хватается за шею. Ее взгляд невольно падает на живот Ханны. – Неужто…

– Нет! – перебивает ее Ханна. Она пытается улыбнуться, но улыбка выходит фальшивой и натянутой. – Ничего подобного. Просто… семейные дела.

Сразу не пришло в голову ничего более близкого к истине, однако, не успев закончить фразу, она уже сожалеет, что выбрала не те слова. Джон Невилл никакая ей не семья. Ни он, ни память о нем не должны касаться ее семьи.

– Не хочешь уйти домой? – предлагает Робин. Она бросает взгляд на часы и на пустой магазин. – Почти пять уже. Вряд ли посетители пойдут потоком. Я одна справлюсь.

– Нет, – рассеянно произносит Ханна. Уходить раньше нет причины. Что, в сущности, изменилось? Ничего. Значит, придется просто стоять, улыбаясь покупателям, как будто в голове не роятся раздирающие душу воспоминания?

– Уходи, – принимает решение Робин. – Честно, иди домой. Я объясню Кэти, если она появится.

– Правда?

Робин решительно кивает. Ханна, встав, берет телефон, ощущая прилив благодарности и стыда. Робин иногда раздражает ее тем, что ведет себя как неугомонная девчонка‑скаут, периодически перебивает покупателей словами: «Нет, это я вам желаю прекрасного дня!» Однако непоколебимая, несокрушимая доброта Робин иногда бывает невероятно целебна.

– Огромное спасибо! Я верну должок. Обещаю!

– Ладно, не стоит благодарности.

Робин улыбается, похлопывая Ханну по плечу, но та различает озабоченность за приветливой улыбкой коллеги и, медленно направляясь в комнату для персонала, чтобы забрать свои вещи, спиной чувствует ее взгляд.

 

* * *

 

На улице дождь уже прекратился, стоит сырой прозрачный осенний вечер, настолько похожий на тот, когда Ханна впервые появилась в Пелэме, что от ощущения повторения прошлого у нее слегка кружится голова. Когда Ханна останавливается на светофоре в ожидании зеленого человечка, ее охватывает престранное чувство – будто она вот‑вот увидит Эйприл, беспечно идущую сквозь поток людей с вальяжной, насмешливой улыбкой и то появляющимися, то пропадающими ямочками на щеках. На секунду Ханне приходится ухватиться за фонарный столб – так осязаемо и реально прошлое. Она бы все отдала за то, чтобы это было правдой, чтобы высокая блондинка, спешащая через толпу на фоне пятна света, действительно оказалась Эйприл – великолепной, прекрасной, живой. Какими словами она бы ее встретила? Обняла бы? Шлепнула по щеке? Расплакалась?

Кто его знает. Возможно, все сразу.

Пробираясь через поток туристов, Ханна идет к остановке автобуса номер 24 до Стокбриджа, желая побыстрее попасть домой, поесть, пристроить повыше уставшие ноги и отвлечься на какую‑нибудь ерунду по телевизору.