Империя проклятых

Селин подняла свой кровавый клинок.

Ее голос прорезал холод между нами:

– Тогда мы заставим тебя сдвинуться.

 

 

 

III. Дурная кровь

 

Селин бросилась на меня – огромной красной кляксой по серому снегу. Я оттолкнул Диор в сторону, прежде чем Селин нанесла удар, и ее меч полоснул меня по горлу. Моя эгида горела, но у меня не было времени обнажить ее – я едва успевал отбиваться с помощью Пью. Сила удара Селин была ужасающей. Я извернулся и пнул ее, когда она снова замахнулась. Силой инерции ее швырнуло в гранитную колонну позади меня, и камень раскололся на части.

– ПРЕКРАТИТЕ! – закричала Диор, когда Селин повернулась и ее меч взмыл в воздух алой лентой.

Клинок столкнулся с клинком – кровь сердец со звездчатой сталью, и мы с сестрой начали свой смертельный танец.

Как я уже говорил, в детстве Селин на всех наводила ужас. Наша дорогая мама́ рвала на себе волосы из‑за занятий Селин, неподобающих для леди, и упрекала меня за то, что я их поощряю. Моя безнадежная проказница‑сестрица всегда утверждала: у нее нет желания выходить замуж. Она мечтала о жизни, полной приключений, и мы с ней играли в бои на мечах возле кузницы отчима, когда заканчивали работу по дому. Но, как бы странно это ни звучало, мы с Селин никогда не дрались друг с другом. Наоборот – всегда стояли спина к спине, с палками в руках, сражаясь с несметными легионами воображаемых врагов.

Мы говорили: «Всегда в меньшинстве. Никогда не уступая. Всегда – Львы».

И там, в тени Сан‑Мишона, мне поначалу показалось, что мы снова стали детьми – что в любой момент может крикнуть мама́, призывая нас бросить палки и идти ужинать. Но когда я в очередной раз отразил ее атаку, клинок к клинку, я понял, что детские забавы закончились, что Селин больше не играет со мной и что мои теплые воспоминания были всего лишь отголосками ее крови в моих венах.

«Это не твоя с‑с‑сестра, Габриэль», – прошептала Пью.

Когда наши мечи целовались, в разные стороны разлетались красные брызги.

Меня обожгла боль, когда ее лезвие порезало мне щеку.

– ГАБИ! – крикнула Диор.

«БЕЙСЯ, ЧТОБ ТЕБЯ!»

Диор бросилась по снегу к нам с Селин, крича: «ДЕРЖИСЬ!», а я вопил, заклиная ее не приближаться, но у этой девчонки яйца, клянусь, были больше гребаных мозгов. И, когда я отвел взгляд от Селин, та ударила меня ногой, чуть не сломав ребра и отбросив назад, как ядро из пушки. И я врезался лбом прямо в лицо Диор.

Столкнувшись, мы выругались. Диор резко выдохнула, и вместе с воздухом у нее изо рта вылетела сигарилла. Рухнув в снег, мы полетели кувырком, видимо для того, чтобы перевести дух. Остановившись, я присел на корточки, крепко сжимая клинок, и посмотрел на девушку, которую ударил. К моему облегчению, ее только немного оглушило, и она запыхалась. Но пульс забился быстрее, и во рту пересохло, когда я увидел, как у нее из носа хлынула ярко‑красная блестящая струя.

Кровь.

Габриэль глубоко вздохнул и провел большим пальцем по каплевидным шрамам на щеке.

– Надо сказать, холоднокровка, что меня многие считали величайшим фехтовальщиком из когда‑либо живших. В песнях, которые обо мне слагали, говорилось, что я даже ночь могу разрубить надвое. И хотя пьяная болтовня в сортирах Августина и Бофора не является мерилом мужественности, меня и правда нельзя было назвать неумелым – с клинком я обращался достойно. Я учился у мастеров с самого детства. В моих венах текла нордлундская кровь и кровь львов. И, глядя на девушку, которая лежала рядом на снегу, истекая кровью, я почувствовал, как во мне пробуждается лев.

– Да ты, сука, ранила ее, – выплюнул я.