Империя проклятых

Живот скрутило, желудок сжался, превратившись в комок маслянистого льда, а дыхание стало слишком холодным, чтобы его можно было уловить. Поднявшись на небольшой холм, я поднял подзорную трубу и направил ее на юг. Снег падал густой пеленой, и мне не удалось разглядеть никаких признаков Шато‑Авелин сквозь завесу, повисшую над гнилыми деревьями. Но теперь, когда Лаклан упомянул об этом, я мог поклясться, что здесь, на открытой ветрам возвышенности, я учуял слабый запах…

– Дым.

Диор подошла ко мне и убрала развевающиеся волосы с лица. В ее взгляде читался невысказанный вопрос, но я взглянул ей прямо в глаза и покачал головой.

– Мы не можем.

– Но Аарон. И Батист…

– Знаю.

– Ты же хотел навестить их сегодня утром! Я была бы мертва, если бы не они!

– Знаю. Но сейчас это слишком опасно.

Я стиснул челюсти, сердце у меня заныло.

Каждое следующее слово, которое я произнес, весило чертову тонну:

– Лучше быть сволочью, чем дураком.

– Габи, мы не можем просто оставить и…

– Мы не можем так рисковать! – рявкнул я, понизив голос до шепота, чтобы не услышал Лаклан. – Мы не можем рисковать тобой. Не сейчас, когда мы уже столько поставили на карту. Это война, Диор, а Аарон и Батист – солдаты. Поверь мне, они поймут.

Она поджала губы, глядя вниз на реку.

– Ну, я не солдат. И я не понимаю.

Прохрустев сапогами по снегу, Диор бросилась к Лаклану и выхватила у него окровавленный меч. Подойдя к сосья, она вскочила в седло.

– И куда это ты, черт возьми, собрался? – вздохнул я.

– Домой к твоему папа́, – выплюнула она. – Отыметь твою мама́, чтоб он видел.

– Моя мать умерла. Как и тот мужчина, который регулярно ее пользовал.

Я подошел к ней по снегу и схватил Пони за поводья.

– И ты никуда не пойдешь, Диор.

Она поджала губы, пылая гневом.

– Ты сказал, что этот путь я должен выбрать сам.

– Это было до того, как ты решил засунуть голову себе в задницу.

– О, как смешно. Ты хочешь помочь мне или посмеяться надо мной?

– На самом деле мне показалось, что я уже посмеялся, – отрезал я. – Потому что я же не то чтобы много знаю о вампирах – ох, подожди, все‑таки знаю, и много, – но ты не имеешь ни малейшего представления о том жутком потоке дерьма, который выльется на тебя, если ты сейчас умчишься. О силе, которую описал Лаки. О лошади, разрубленной пополам. О замках, сокрушенных, будто они из песка. Именно в этом и заключается сила крови Дивоков, Диор. Сила Неистовых. Они мощны, как демоны, напитанные двумя десятилетиями тотальной бойни в оссийских кампаниях. Если они все еще в Авелине, это война, на победу в которой нам даже надеяться не стоит. А если уже ушли, тебе и смотреть не захочется на то, что осталось после них.

– Габи говорит правду, парень, – сказал Лаклан, откидывая назад свои окровавленные волосы. – Поверь мне, мало кто под небесами знает жестокость Неистовых лучше, чем я.

Я смотрел на своего бывшего ученика, пока он говорил, вспоминая тот день, когда нашел его: почти ребенок, с оскаленными в рыке клыками, он сражался за свою жизнь на стенах Бах‑Шиде.

Боже, только подумать, с чего он начал. И каким человеком стал…

Затем рядом заговорила Диор, и голос ее был мягким, но острым как нож.

– Я знаю, что это опасно, Габи. Знаю, что это уведет нас с нашего пути. Но как мы сможем жить дальше, хотя бы не узнав, что случилось с Аароном и Батистом? Они любят тебя. Ты любишь их. Твои друзья – высота, которую ты не сдашь, помнишь?

Я посмотрел ей в лицо и глубоко вздохнул.

– Я боюсь не смерти, Диор.

– Знаю, – улыбнулась она, сияя глазами, и сжала мою руку. – Но мы должны хранить верность тем, кто нам дорог. Мы должны попытаться. Или для чего все это, черт возьми?

Посмотрев на юг, я почувствовал себя так, словно с меня содрали и кожу, и плоть, обнажив кости. Я мог бы заставить Диор уйти – привязать ее к седлу и утащить. Но она никогда бы мне этого не простила. Я мог бы пойти в замок один, но я ни в коем случае не мог оставить Диор здесь с Лакланом после того, как мои товарищи пытались убить ее в Сан‑Мишоне.

Я вздохнул, на сердце давила тяжесть. Годы, что мы с моим бывшим учеником провели порознь, теперь казались лишь мгновениями, а годы, когда мы сражались с ним бок о бок, были так близко, что я мог прикоснуться к ним. Мы с Лаки не всегда сходились во взглядах, но, Боже, встретив его снова… я понял, как сильно скучал по нему. Он присел на корточки, по щеке струились серебряные розы, жесткие зеленые глаза смотрели на меня. Я научил его всему, что знал. Мой ученик, мой друг, мой брат переплыл океаны крови, и если бы мы отправились на юг, его клинок сражался бы на моей стороне. Но, в конце концов, он оказался верным сыном Ордо Аржен, каким я его и воспитал. И таким он представлял для нас угрозу.

Для Диор и для меня.

– Тебе нужна лошадь, чтобы вернуться? – спросил я.

– А ты хочешь поехать в Авелин? – Лаклан приподнял бровь. – Я знаю, что ты был близок с ними, брат, но Серебряный Орден назвал Аарона де Косте и Батиста Са‑Исмаэля предателями.

– Меня тоже назвали предателем, Лаки.

– Может быть. Но я знаю тебя, Габи.

– Знаешь? Уверен?

«Кто наплел тебе, что я герой?»

Я покачал головой, помогая моему старому другу подняться на ноги.

– Ужасно, конечно, что мы, встретившись после стольких лет, вынуждены так быстро расстаться. Но… Боюсь, нам придется попрощаться.

– Да тебе мозги, что ли, выбило, брат. – Лаклан повел плечом, морщась от боли. – Есть только одна причина, по которой Неистовые напали на такую крепость, как Авелин, и мы оба ее знаем. Но если ты собираешься затеять драку с выводком Черносерда, я ни за что не позволю тебе сделать это в одиночку.

– Я думал, аббат отозвал вас в Сан‑Мишон?