Империя проклятых

– Диор прис‑с‑слушивается к тебе, Габриэль. И хотя ты отвернулся от Вседержителя, он не отвернулся от тебя. Мастер Дженоа научит Диор, что она должна сделать, чтобы с‑с‑спасти эту империю и все души в ней. Включая мою собственную. Если тебе не наплевать на это.

Вздохнув, я провел рукой по волосам.

– Конечно, не наплевать, – тихо ответил я. – Ты была моей младшей сестренкой, Селин. И однажды ночью я, возможно, наберусь смелости попросить прощения за то, что случилось с тобой. Но если ты не расскажешь мне о том, кто ты такая и кем стала… после того, что я увидел сегодня… как, во имя Бога, я вообще могу тебе доверять?

– Я не должна ничего тебе объяснять, брат. По нашим подсчетам, мы уже дважды с‑с‑спасли тебе жизнь. Но если тебе все еще нужны доказательства моей чес‑с‑стности, подумай вот о чем.

Селин шагнула вперед, и моя рука инстинктивно скользнула к рукояти Пьющей Пепел при виде ярости, горящей в этих мертвых глазах.

– Все, что я выс‑с‑страдала, все, что я вытерпела, – вс‑с‑се из‑за тебя. Я смотрю на тебя и чувствую, как кровь в моих жилах закипает от ненависти. Но ты привязан к Граалю, а она – к тебе. Это ясно любому, у кого есть глаза. Поэтому я глотаю с‑с‑свою ненависть. Пью яд твоего имени. Терплю твое присутствие, как Спаситель терпел мучения на колесе. Потому что с‑с‑судьба каждой души под небесами висит на волоске.

Селин снова убрала волосы с маски, и к ней вернулось спокойствие.

– Так что, если ты не веришь мне на слово, поверь в мою ненависть. И пойми, насколько это все важно, если я с‑с‑согласна терпеть каждую с‑с‑секунду в твоей компании.

Сердце у меня обливалось кровью, когда я слышал, как она это говорит. Я знал, что это правда, я просто знал это. Но когда‑то она была моей младшей сестрой. Селин смотрела на меня еще мгновение – просто тень той, кем она была. Затем, не сказав больше ни слова, она повернулась, чтобы уйти.

– Ты была тетушкой.

Она застыла. Я ждал, пока эти слова висели в темноте, наблюдая за ее реакцией. Селин оставалась неподвижной, только ее плащ и волосы развевались на воющем ветру. Но когда она оглянулась, я уловил небольшую вспышку в бледных уголках ее глаз.

– Была, – повторила она.

Я кивнул, проведя большим пальцем по имени, написанному чернилами на костяшках пальцев, и снова оглядел ночь в поисках призрачно‑бледных фигур, но, конечно, их там не было – их там никогда не было. Слова давили мне на плечи, как сломанные крылья.

– Твою племянницу убили год назад. Вместе с ее мама́. И это я пригласил смерть на порог нашего дома. Так что, если в твоем сердце нет ничего, кроме ненависти ко мне, сестра, поверь, я тебе сочувствую. Твой огонь – пламя свечи по сравнению с ненавистью, которую я испытываю к себе.

Я сделал шаг по снегу, и Селин повернулась ко мне, пока я говорил.

– Поэтому мой мир теперь – эта девушка внизу. Мне нет дела до душ под небесами. Я ничего не прошу у их повелителя, кроме возможности плюнуть ему в лицо, прежде чем он отправит меня на тот свет. Срать я хотел на твоего Спасителя, сестра. На его колесо. Клянусь колесником, который его вырезал, и лесорубом, который срубил то дерево, и сыном шлюхи, который посадил его. И ты можешь ненавидеть меня сколько хочешь, если тебе от этого легче. Я буду сопровождать Диор на этом пути столько, сколько она пожелает. Теперь я и сам хочу посмотреть, куда он нас приведет. Но если ты накличешь на нее беду, если ты или этот Дженоа позволите хоть одному волоску упасть с ее головы, то все, что тебе пришлось пережить за последние семнадцать лет, будет ничем – ничем – по сравнению с адом, который я тебе устрою.

Я смотрел на Селин сквозь падающий снег.

Моя сестра. И больше не моя сестра.

– Я рада, что мы прояс‑с‑снили все вопросы и понимаем друг друга. Брат.

И, развернувшись на каблуках, она скрылась в темноте.