Империя проклятых

Мое внимание привлекло рычание Фебы, и я отвел взгляд. Феба стояла на вершине горного хребта у нас за спиной, глядя на покрытый льдом и снегом перевал, и шерсть у нее вздыбилась. Сунув руку в карман плаща, я достал подзорную трубу. А там, в серой дали…

– Ну и ну, – выдохнул я. – Наконец‑то Бог нассал нам в кашу.

– Габи? – крикнула Диор. – В чем дело?

Я повернулся к ней, к девочке, которая собственными руками убила Велленского Зверя, стоявшей в тени своего предка. Я бросил ей подзорную трубу, она поймала ее в воздухе и поднесла к глазу. И с ее губ сорвалось холодное проклятие, когда она увидела, кого Фабьен послал вслед за своим сыном.

– Семеро долбаных мучеников…

Нас почти настигли две девушки, они сидели верхом на темных лошадях на гребне холма далеко внизу. Высокие, как ивы, с острыми подбородками и еще более острыми скулами. У них были длинные и прямые, как мечи, волосы, подстриженные жесткой бахромой над ресницами, и, хотя вокруг завывал штормовой ветер, его резким порывам не удавалось шевельнуть ни одну прядь. Обе в бриджах для верховой езды, в сапогах до колен, и с хлыстами в руках. Элегантные плащи выглядели изящно, а на губах у обеих девушек алело пятно, напоминающее ножевую рану на этих прекрасных, но внушающих ужас лицах.

Они подняли руки в нашу сторону, хотя одна указывала правой, а другая – левой. Они казались отражением друг друга, не только в движении, но и внешне. Первая была черноволосой, с кожей цвета эбенового дерева – дочь равнин Зюдхейма. Вторая же – пепельноволосая, с кожей цвета светлого мрамора – дитя гор Элидэна. Их одежда тоже контрастировала: светлая на темной, темная на светлой. Но глаза у обеих выглядели бездонными озерами, совершенно черными от бессчетных столетий, что они ходили по этой земле бессмертными стопами.

– Гос‑с‑споди, помоги нам, – прошептала Селин у меня за спиной.

По моим венам разлилась раскаленная добела ярость, и я покачал головой:

– Он не слышит нас, сестра.

Альба и Алина Восс. Душегубицы. Старшие дети Вечного Короля. Существа настолько древние, что никто не мог сказать, сколько им на самом деле лет. Ходили слухи, что они были самыми первыми жертвами Восса: жрицы‑девственницы, похищенные всего через несколько ночей после того, как восстал сам Фабьен. Другие шептались, будто они – охотницы за тьмой, колдуньи, которых послали убить его, но он поработил и развратил их своей кровью. Никто точно не знал, что произошло тогда, но сегодня они обладали невероятной силой, почти равной силе своего ужасного отца, который направил их по следу Диор. И теперь…

– Они нашли меня, – прошептала она.

Душегубицы пришпорили своих лошадей, и плащи у них за спинами взметнулись, когда они, точно стрелы, понеслись по снегу к нам. Чертыхаясь, я смотрел, как Диор запрыгнула на спину Пони, и сердце у меня застучало боевым барабаном.

– Мы уже близко! – крикнула Селин. – Мы будем в безопасности, как только доберемся до Кэрнхема! Ни одно дитя Восса не осмелится с‑с‑ступить на священную землю Эсаны!

– Скачем! – проревел я.

Так мы и поступили. Казалось, за спиной у нас бурлила сама преисподняя, грохотал гром, над головами клубились грозовые тучи. Я скакал изо всех сил, глаза слезились от холода, рядом неслась Диор на Пони. Феба мелькала впереди гладким кроваво‑красным пятном, а Селин прижалась к моей спине, шепча что‑то себе под нос в ритме, который я наконец распознал как молитву: старое благословение на битву, которому Серорук научил меня еще в Сан‑Мишоне.

– Господь – мой щит неруш‑ш‑шимый.

Неслись мы все дальше в этот горько‑мрачный день.

– Он – огонь, что сжигает вс‑с‑сякую тьму.

Через снега, что становились все глубже и глубже.

– Он – буря, что вознесет меня в рай.

Мы мчались, несмотря на ветер, холод и страх. Наши животные тоже испытывали ужас, и я тоже его чувствовал. Словно тяжесть висела в самом воздухе. Словно буря над головами была живой, но на сердце мне будто давило некое спокойствие, тишина, и это казалось неправильным, потому что мы неслись вперед, вперед, гремел гром, а вокруг завывал черный ветер, точно голоса проклятых.

– Возвращайся! – кричал он. – Возвращайся, пока можешь. Живым здесь не рады.

– Габи? – крикнула Диор.

– Я тоже это чувствую, – отозвался я.

Я потянулся к ней и коснулся кончиков ее пальцев.

– У меня есть ты, – сказал я.

Диор улыбнулась, тонкая и хрупкая.

– А у меня есть ты.

В небе сверкнула молния, ослепительно‑белая стрела разорвала мрак на полосы. И в этой короткой вспышке моя сестра подняла бескровную руку и крикнула:

– Там!

Задыхаясь, мы остановили измученных лошадей. Впереди нас ждал край утеса, словно умоляя нас спуститься в воющую тьму. И из этой пропасти поднималась башня – отвесный гранитный шпиль, соединенный с краем утеса узким каменным мостом. Под аркой пролета, над ревущей внизу пропастью, на длинных цепях болтались железные виселицы. Вдоль перил стояли статуи: святые и ангелы выглядели такими живыми, что мне показалось, будто они не вырезаны, но прокляты – заколдованы какой‑то магией, превратившей их теплую плоть в холодный камень. А по ту сторону моста…

– Кэрнхем! – закричала Селин, спрыгивая в снег.

По правде говоря, это было похоже не столько на логово, сколько на собор. Готические башни, устремленные в небо, окна с витражами, такими красивыми, что на них было даже больно смотреть. Архитектура Кэрнхема поразила меня до глубины души. Холоднокровки были монстрами, вышедшими прямо из чрева ада, и все же это место выглядело как священная земля. Его размеры внушали благоговейный трепет: казалось, что это храм, построенный не для людей, но для богов, и меня поразила гениальность, сила воли и желания и то гребаное время, которое, должно быть, потребовалось, чтобы создать все это из ничего…

– Как все это здесь очутилось? – выдохнула Диор. – Как такое возможно?

– Человек может вершить великие дела, chérie, – ответила Селин. – Когда у него есть вера.

– Великие, – пробормотал я. – Или ужасные.

Я бросил осторожный взгляд через плечо и, хотя не увидел и следа преследовавших нас Душегубиц, но чувствовал, как они приближаются сквозь ревущий снег. И все же, пока я ехал по мосту навстречу обещанной Селин безопасности, ощущение, будто нас здесь не ждут, и бремя ужаса только усилились. Моя рука все это время лежала на рукояти Пьющей Пепел, и я почти ждал, что каменные святые вот‑вот оживут, разорвут нас в клочья и сбросят с моста в пропасть.