Империя проклятых

– И что произошло?

Я пожал плечами.

– Люди, конечно же, набросились друг на друга. Как крысы на тонущем корабле. Из страха перед смертью, перед этими клыками, бедные нападали на богатых, сильные на слабых, свои на чужих. В самом сердце собора вспыхнули убийства и хаос, кровь невинных залила пол Божьего дома. Осквернила его. Опоганила. И земля перестала быть священной. Теперь больше ничего не сдерживало Альбу и Алину Восс, и они выбили двери собора и убили всех, кто находился внутри. Мужчин, женщин, детей.

Я покачал головой и вздохнул.

– Они – губят души, Диор. Душегубство – это то, что они делают.

Она медленно кивнула, и хотя в ее глазах по‑прежнему горел огонь, я надеялся, что этот рассказ хоть немного покажет, какая тьма надвигается на нее. Мы пошли дальше по давно заброшенным галереям, мебель и гобелены на которых поблекли от времени. В столовой был накрыт стол, покрытый пылью, вокруг лежали иссохшие тела десятков слуг – судя по виду, их отравили. Поднявшись выше, мы обнаружили роскошный будуар, а снаружи в холодных горных вершинах завывал ветер. Я смотрел на огромную кровать с балдахином, мечтая о том, чтобы нормально выспаться хотя бы одну ночь, когда Диор открыла огромные двойные двери у нас за спиной.

– О БОЖЕ мой! – воскликнула она.

– Что? В чем дело?

Я протиснулся, отпихнув ее за спину, готовый к кровопролитию. За дверью меня ждали какие‑то фигуры, в темноте вырисовывались чьи‑то силуэты. Я поднял Пьющую Пепел, обнажив клыки, но мои враги даже не шелохнулись. И, прищурившись, я увидел, что они сделаны не из плоти, а из дерева и железа.

– Снова статуи, – выдохнул я, чувствуя, как сердце до сих пор бешено колотится.

– Не статуи, – поправила Диор, вставая рядом со мной. – Манекены.

– У меня чуть сердце не разорвалось из‑за тебя, чертовка.

Диор что‑то бессвязно пробормотала в ответ, широко распахнув глаза и оглядываясь по сторонам. Теперь я увидел, что мы стоим среди рядов бархата и атласа, украшающих обширную, царственного вида палату: рубашки, сюртуки, платья и шинели, прекрасно скроенные и сшитые из самой дорогой ткани.

– Великий, сука, Спаситель, – прошептала она. – Скажи мне, что я сплю.

Я покачал головой и жестом позвал ее вернуться в коридор.

– Да ладно. Пошли дальше.

Диор выглядела ошеломленной.

– Да ты, наверное, шутить изволишь, шевалье.

– Разве похоже, что я шучу? До захода солнца осталось несколько часов, и нам нужно найти…

– Габриэль де Леон. – Диор скрестила руки на груди и оглядела меня с ног до головы. – Сейчас на тебе плащ, который старше меня, подбитый, как мне кажется, останками сдохшей собаки.

– Это волчья шкура. И кому какое дело, что на мне надето?

– Мне. Мне есть дело. Может, ты и родился внуком барона, но поверь тому, кто всю жизнь носил лохмотья и спал в канавах. – Диор водрузила свой канделябр на пол, как флаг на завоеванный берег. – Всегда есть на что пойти ради моды.

И, повернувшись, она с радостной непринужденностью нырнула между стеллажами.

Вскоре Диор вынырнула обратно, держа в охапке кучу одежды, которую бросила мне, прежде чем снова ринуться на поиски. Я вздохнул, стягивая с себя то, что, признаюсь честно, когда‑то было кожей, знававшей лучшие времена. Отблески свечей играли на серебристых чернилах у меня на теле, пока я натягивал черную бархатную рубашку и прекрасный плащ из кроваво‑красного бархата с отделкой цвета полуночной тьмы, красивого покроя, длиной до щиколоток и подбитый хорошим мехом. Не знаю, мог ли я назвать его модным, но в нем мне было намного теплее, чем в старой одежде. Конечно, в шато холоднокровки я не приметил зеркал, чтобы оценить результат, но когда Диор вернулась после очередного набега на стеллажи, то, уперев руки в бока, гордо заявила:

– Выглядишь чертовски потрясающе.

– Заткнись.

– Сам заткнись.

– Туше.

Она сбросила одежду, которую я ей дал, – изодранную в клочья после долгих миль и кровавых месяцев пути. И теперь выглядела великолепно в расшитом золотом жилете, сюртуке и треуголке из роскошного серо‑голубого дамаста. Сделав пируэт, она присела в реверансе и посмотрела на меня, ожидая мнения.

– Неплохо, – согласился я. – Жилет немного кричащий.

– Это самый красивый жилет, который у меня был в жизни.

– И о чем это говорит? О твоей жизни или о жилете?

– Молчи! – Она властно подняла руку. – Тебе не испортить мне кайф.

– Хочешь поспорить?

Я ухмыльнулся, и она рассмеялась, и тепло, возникшее между нами, помогло прогнать холод Кэрнхема лучше, чем любой в мире плащ. Мы были хрен знает где, в замке давно умершего чудовища. Ответов, которые мы искали, нам не дали. А Душегубицы таились всего в нескольких шагах от нас. Моя жажда росла, и утолить ее я мог только постоянным употреблением санктуса и алкоголя, а мои запасы и того, и другого подходили к концу. Надежда казалась далекой звездой, затерянной во тьме, которая накрыла небеса, когда я был еще мальчишкой. Но, глядя в глаза улыбающейся Диор, я почти без труда вспомнил, как приятно тогда грело солнце.

Я порылся под подкладкой ее старого плаща и достал пузырек со своей кровью, который дал ей раньше. С помощью маленьких хитростей, которыми я овладел за эти годы, я до сих пор чувствовал эту кровь и в прошлом пользовался этим, чтобы следить за девчонкой. Диор вздохнула, но не стала возражать, когда я распорол швы на подоле ее нового наряда и опустил пузырек внутрь.

– На всякий случай, – сказал я ей.

Диор закатила глаза и страдальчески вздохнула.

– Oui, папа́.

Мы оба замерли, когда она произнесла это слово. Наши взгляды встретились. Слово, повисшее свинцовым грузом, было слишком тяжелым, чтобы я мог его вынести, и я отмахнулся, кивнув в сторону коридора:

– Пошли. Твои ответы сами собой не найдутся.

Диор кивнула, расправила плечи и бросила мне туго набитую седельную сумку. Заглянув внутрь, я увидел изумрудный шелк, мех светлой лисы и вопросительно приподняла бровь.

– Кое‑что для Фебы, – объяснила Диор.

– Мадемуазель Дуннсар кажется мне немного иным типажом, Диор.

– Это потому что у тебя плохое зрение, шевалье, – усмехнулась девушка.

Ее улыбка сменилась задумчивой гримасой, а взгляд вернулся к одеждам, которые нас окружали.

– Думаю, нам надо взять что‑нибудь и для Селин.