Имперский вор. Том 1
Девчонка едва слышно посапывает, устроив под пухлой щекой ладонь. Светлая коса трогательно свешивается чуть не до пола. Чистый ангелок.
Ну извини, милая. Ангелов, в прямом понимании этого слова, не существует – это я тебе как божественный инквизитор говорю. А те, которые существуют, – не белые и пушистые. Одному я даже когда‑то пообрывал крылья. И на вкус и цвет они как куриные, только побольше.
Да уж, были времена, приходилось идти на крайности…
Присаживаюсь на краешек мягкого матраса, кладу руку девчуле на голову, осторожно нажимаю на нужные точки.
– Мм… – бормочет она, не просыпаясь, но уже улыбается.
– Как тебя зовут, милая? – спрашиваю шёпотом, поглаживая второй рукой её мягкие волосы.
– Та‑аня… – отвечает она и зевает.
А красотка, однако!
– Таня, Та‑анечка, солнышко… Расскажи мне, а чей это дом?
– Гра‑афа Хатурова, – тут же отвечает она. – Александра Васильевича‑а…
– А кто ещё из его родни тут живет?
– Его жена, Мария Александровна. Она классная… и красивая очень, а граф…
– Танечка, Танечка… – останавливаю её. – Это потом расскажешь. Кто ещё живёт?
– Их дети. Трое. Старший – Анатолий… дурак противный, – охотно делится Танечка, – проходу мне не даёт…
– Сколько ему лет? – перебиваю.
– Семнадцать. Ну такой дебил…
– Та‑анечка…
– Ага‑а…
Девчонка опять улыбается, подставляет мне под руку маленькое ушко. А в ушке аж четыре серьги, ишь ты…
– А Петька ничего так, – продолжает она. – Ему четырнадцать, но он всё за Толькой повторяет, прям попугай. А ещё Ярик, он младший, ему двенадцать, что ли. Этот мимимишный такой, как куколка, а Петька с Толькой…
– Да‑да, я понял, – опять перебиваю. И с интересом ощупываю её серьги. Какой странный материал! Не металл, не фаянс… – А больше никто не живёт?
– Только Никита. – В голосе горничной появляются мечтательные нотки. – Он такой… Глаза такие красивые, све‑е‑етлые, будто прозрачные… Он на год Тольки старше, но стройный, а Толька кабан натуральный. Никита с мальчишками Хатурова не дружит из‑за Тольки, я знаю! Александр Васильевич не знает, а у них прямо война! Только тихая…
Война, значит. И глаза светлые. Я вспоминаю своё отражение в зеркале и с интересом уточняю:
– Никита – это черноволосый такой?
– Ну да‑а‑а…
Ну вот я и выяснил, как меня зовут. Почти тёзка. Что ж, это удобно.
– А графу этот Никита кем приходится, Танечка?
– Нике‑ем… – Она опять зевает. – Никита – покойного князя Каменского сын, он Хатуровым вообще никто, прикинь?!
То есть пацан даже не родственник. Но тогда какого хрена он тут делает?
А Танечка, продолжая сладко дрыхнуть, выдаёт мне желанную инфу.
Князь Станислав Каменский умер года два назад. И его жена – то есть мать Никиты – очень быстро выскочила замуж второй раз, за какого‑то барончика.
Дальше даже стало интересно: новоявленный отчим Никиты обанкротился со скоростью ошпаренного страуса. Потом влез в крупные долги. Никитина мамаша нашла выход из положения: упала в ноги Хатурову, другу почившего князя. Хатуров денег дал, но затребовал в залог Никиту – единственного наследника рода Каменских.
Больше года юный князь Каменский безвылазно торчит в поместье Хатурова. Парню даже школу закончить толком не дали: посадили на домашнее обучение. Но аттестат он получил. То ли граф боится, что пацан сбежит, то ли есть другая причина? Знать бы, зачем мальчишка этому Хатурову вообще понадобился. Вряд ли из человеколюбия. Видел я таких человеколюбивых в гробу в белых тапках.
Наконец у горничной начинают подрагивать ресницы. Верный признак, что внушение ослабло. Я машинально плету заклятие: несколько движений пальцами, дополнительное усиление магического приказа чистой силой и лёгкое движение кистью, чтобы заклинание впиталось в чистый лоб девушки.
И… обламываюсь, потому вместо привычного плетения в сторону Танечки выплёскивается протуберанец вязкой тьмы. Едва успеваю остановиться и втянуть его в себя.
Это простое вроде бы действие заставляет меня покрыться холодным потом. Кружится голова. Тошнит так, будто я неделю нюхал носки Гамены.
Но хуже всего то, что я не могу понять: мне плохо из‑за того, что я чуть не выплеснул часть тьмы, или наоборот, потому что был вынужден втянуть её обратно? Бесит и то, что придётся проверять. Обязательно придётся! Знание своих сил и возможностей – вот то, что спасает магу жизнь. Иногда не так важна сила, как это знание.
Вот только заново испытывать все эти ощущения не хочется совсем.
Зато я знаю, как немного подпитаться силой. Сплошная наука, никакой магии!
Убираю ладони с Танечкиной головы, склоняюсь и легко целую девчулю в аппетитные губки. А она вскидывает руки, обнимает меня за шею и охотно отвечает. Гипнотический транс, сработанный магом, – он такой, да. Даёт дофаминовую связь. Горничная хорошо выспится и сна наутро не вспомнит. А дофамин усилит кровоток, что быстрее приведёт меня в порядок.
– Спокойной тебе ночи, милая… – ласково говорю, поднимаясь.
– Мм… – сладко вздыхает она.
Возвращаюсь в особняк, низко надвинув капюшон и держась раскидистых деревьев – в саду Хатуровых довольно много фонарей.
Нетрудно выяснить, где именно спят сынишки графа. И да, со спящим человеком много чего можно сделать, умеючи, и без всякой магии. Но вот сил почти не осталось, что было – ушло на попытку плетения. Придётся мне потерпеть с воспитанием сожителей Никиты Каменского. Но не забывая кредо инквизиции: долг платежом красен.
Пора спать и набраться сил. Слишком много приключений на задницу в первый день перерождения – вредно для здоровья.
Однако приключения этой долгой ночи никак не хотят заканчиваться.
Когда я почти дохожу до каменной лестницы в дом, аллею пересекает… нечто.
Больше всего оно похоже на полосу тумана высотой метра в полтора. Холод… тьма… влага. Но за туманом на стене особняка вырисовывается тень: реальная форма твари. Гибкое тело, длинный хвост. Присевший в прыжке хищник. Если бы не странные, явно шипастые лапы – был бы похож на кота. И шипит! Больше того – меня обдаёт вполне себе реальной слюной.
Уж не на него ли так истошно лаяла местная псина?
