Инфер-10
Когда этажи здания обрушились и схлопнулись, превращая все в многослойный сэндвич, сюда прилетело все то, что было под самой крышей. И среди упавшего оказалась и примерно пятиметровая статуя – если судить по видимой части и прикинуть пропорции – юной гимнастки с высоко поднятым над головой гимнастическим мячом. Гимнастка утонула по пояс, прекрасно сохранившееся красивое лицо направлено к мячу, а на шаре, что не столь уж большой, переминается голый тощий коротышка лет так двадцати. Роста в нем чуть больше полутора метров, отчего он кажется пигмеем на фоне пятиметровой гимнастки. «Пигмей» частично сидит на узкой дощечке вроде качелей, чьи веревки уходят в переплетение стволов вверху, туда же тянется цепь от железного ошейника. На лодыжке парня защелкнут еще один железный браслет, обрывком цепи и скобой приделанный ко лбу явно охреневшей от такого поворота событий статуи гимнастки. Вокруг всего этого коконом висят веревки и старая рыбацкая сеть, на которой закреплено до хрена всякой всячины – мешки и мешочки, пластиковые и стеклянные бутылки, невероятно старый фонарь с раскладной панелью солнечной подзарядки – и сверху как раз падает достаточно широкий вертикальный солнечный луч. В общем все неплохо так придумано и организовано. Одного не пойму – для чего все это?
Словно в ответ на мои мысли коротышка вдруг вздрогнул всем телом, натужно всхлипнул и… изверг из задницы бодрый фырк жидкого дерьма, оросившего его ноги и плюхнувшегося на каменный шар под ногами, откуда все начало капать на по‑прежнему максимально одухотворенный и одновременно охеревший лик гимнастки.
– Как же сука интересно – изрек я, глядя на стекающие потеки бурого дерьма – Раньше на памятники голуби срали… а ты на голубя не очень похож, Имбел…
– Я не голубь, амиго! Ох‑х‑х… Но я птица в неволе! Но я сам виноват… О‑х‑х… Я сам влип в это дерьмо – произнося это, он продолжал тужиться и выплескивать из себя жидкие экскременты – Если выдержу еще пару лун и не высру все кишки, то верну себе свободу – рыбак Мумнба мужик справедливый!
– Нахрена ты срешь на гимнастку, Имбо? – спросил я.
– Да это вынужденно! Я каждый день перед ней извиняюсь! Сам подумай, амиго – она жила раньше, тренировалась, рекорды ставила… а теперь на нее срет неудачник Имбо Сесил… тут есть над чем задуматься! Вот ты задумался? О чем думаешь, амиго?
– О полете твоих обосранных яиц…
– О сиськах! Думай о загорелых сиськах, амиго!
– Чем ты занят, Имбо?
– Отрабатываю долги. Сейчас вот работаю прикормкой на Мумнбу.
– И кого ты кормишь дерьмом?
– Не дерьмом, амиго! Ампленто! Что ты! Я кормлю живущую там внизу рыбу и кормлю семенами ягод красной хмагги.
– И причем тут твоя жопа?
– Так семена проходят через нее! Я жру ягоды, жру горстями, меня проносит до кровавого говна… и обработанные моими кишками семена падают в воду… стекая по щечкам гимнастки… а ведь у нее красивая фигурка была, да? А как тебя зовут, амиго? Я Имбо! Имос Сесил! Верный срущий раб рыбака Мумнбы и вроде как его лодка уже входит в дом…
Об этом живая рыбная подкормка могла и не предупреждать – звук лодочного мотора оборвался у самого проема и из светлого размытого пятна показался округлый нос достаточно широкой лодки. За секунду до этого послышался хриплый властный окрик:
– Я это! Смотри не урони, бобоччи! А то башку раскрою!
– Бьенбенидо, сеньор Мумнба! – воскликнул Сесил, шлепая ногами по заляпанному дерьмом шару гимнастки – У нас гости! Один человек! Вооруженный! Там сзади у навеса сидит!
Сдавший меня хитрожопый ушлепок еще и улыбнуться мне умудрился при этом, словно давая понять, что ничего личного мол, усердно выполняю работу.
Лодка дернула носом вправо, с треском ударила просмоленным бортом о стену, заскребла, пока сидящий в центре широкоплечий пузатый мужик шарил у себя между ног, испуская яростные проклятья на испанском. Когда он уже в третий раз помянул всех распутных шлюх мира и собственную тупость, я дождался крохотной паузы, с характерным щелчком взвел курок и, в повисшей мертвой тишине успокоил сеньора Мумнбу:
– Да не потерял ты винтовку. Она у тебя за спиной.
Тот с размаху хлопнул себя по плечу, нащупал старый брезентовый ремень и… замер, осознав, что я целюсь ему точно промеж черных обвислых сисек, лежащих на обширном лоснящемся пузе. Дождавшись, когда тишина станет настолько звонкой, что капающий с гимнастки понос Сесила начнет звучать о успокоившуюся воду как удары литавр, я спросил у прикованного раба там наверху:
– Так это его ты предложил мне убить, да, Имбо? Как ты там говорил? Давай убьем жирного урода, скормим тушу рыбам и заберем его лодку?
– Я‑я‑я?! – в пронзительном птичьем вскрике было переплетено немало эмоций: изумление, ужас, непонимание и одновременно что‑то слегка безумное и радостное – Я?! Я не говорил! Не говорил! Клянусь! Не говорил такого!
– Как не говорил? – удивился я – Сам же орал – тебе свободу, а мне винтовку. Лодку продадим, бабло пополам…
– Я не говорил! Я честный эсклаво! Сеньор! Не верьте ему! Я честно отрабатываю! Честно сру так часто как могу! Ягоды уже прожгли мне желудок и кишки, но я продолжаю! Я продолжаю!
Рыбак вяло отмахнулся, открыл рот и хрипло велел:
– Уймись, бобоччи. Чужак шутит. И он не собирается никого убивать.
– С чего ты так решил? – мирно поинтересовался я, продолжая держать его на прицеле.
– Хотел бы убить – уже убил бы – резонно заметил рыбак и, опустив в воду блеснувшее светлым металлом короткое весло, направил лодку ко мне – Ты пришел с миром. Но ты убийца.
– А ты не слишком умный для простого рыбака и рабовладельца?
– Я уже давно на воде – ответил Мумнба, и его лодка с шелестом встала рядом с моим косовато запаркованным плотом – Навидался всяких. Я стрелял. В меня стреляли. И я не рабовладелец, амиго. Не называй меня так.
– А он тогда кто? Не раб? – я ткнул стволом в замолчавшего Имбо и тот снова заплясал на склизком каменном шаре, но заплясал без слов, хотя и с кривой улыбкой на потном лице.
– Он? – глянув наверх, рыбак с трудом поднялся, буквально выдернув свою тушу из лодки как пробку из бутылки, издав при этом чавкающий звук, а следом пернув так громко и протяжно, что по воде рябь пошла – Он раб. Верно. Но не мой. Он гнил в позорной яме, где гадил под себя и жрал тараканов со стен, а ночью тараканы жрали его и таких как он. Я вытащил его оттуда по старой памяти, дал работу, и он продолжает срать под себя, но уже за деньги. Выплатит долг – отпущу.
Выговаривая свой одышливый спич, он успел рухнуть на возвышение рядом с очагом, снять и приставить к стене винтовку, с силой ударить несколько раз по каждый раз отзывающийся чавкающим хрустом правому колену, после чего, дотянувшись до ближайшей бутылки, зубами выдернул пробку и протянул булькающую емкость мне. Принюхавшись, я поморщился от запаха сивухи, глянул коротко на рыбака – не редки случаи, когда держишь отравленную бутылку для нежеланного или богатого гостя – и сделал большой глоток. Пойло обожгло глотку и разом открыло вообще все поры на коже, вызвав обильную испарину.
