Инфер-10
Я ткнул пальцем в стену, и он угодил в поддавшуюся под нажимом толстую здоровую лиану, усыпанную множеством пахучих желтоватых ягод.
– За прошедшие века природа вернулась сюда, вырастила здоровые деревья, кустарники и травы. На дне возродились кораллы и водоросли, начала плодиться рыба. Еды стало в разы больше и здесь, и там – на берегу. В результате бандитские рейды чисто жратвы ради потеряли смысл и прекратились. Снизилось количество смертей, и крохотные племена, обитатели руин, начали весело плодиться, быстро увеличиваясь в числе. А когда вас стало гораздо больше – появилась и смелость. В процессе торговых операций и глубоких исследований руин у вас появилось огнестрельное оружие, что сделало вас опасными и заставило с вами считаться. Так Церра окончательно перестала быть кормовой базой для всех окрестных лоботрясов – и они тут же прибежали выразить свое почтение. Больше торговли – больше бабла, оружия и власти. Так общины стали теми самими могущественными древними родами, а их вожди превратились в мудрых донов, решивших, что надо сохранить единство ради общего выживания. Шли годы. Десятилетия. И где‑то в это время родился ты, Мумнба – никому нахер не нужный детеныш руин. Скорей всего, ты был сиротой. Злым, хотящим жить, вороватым сиротой. Тебя приметил старый дон, забрал к себе, прикормил, защитил, вырастил как личного сторожевого пса. И судя по твоей изрезанной шкуре старого волкодава, свой долг ты выполнял свято – и выполнил полностью, ведь хозяин не погиб, а умер от старости. И умер не только он – скорей всего, целое поколение руководителей ушло на покой примерно в одно и то же время, а те, кто явился на их место… у них было свое окружение, своя свита, своя защита и… и такие, как ты, им стали просто не нужны.
Я глотнул самогона и продолжил:
– Не думаю, что тебя прогнали – ты все же годы охранял босса. Но личным телохранителем ты быть перестал. Может, тебя назначили садовником, может, велели приглядывать за прудом с золотыми рыбками или отправили на оплачиваемый покой… но тебя это оскорбило, и ты хлопнул дверью. Ты гордо ушел и стал рыбаком. Причем ушел ты далеко – аж до самого края вашей крохотной страны, что вся уместилась в границах утонувшего мегаполиса. И, кстати, так далеко ты ушел не просто так – ты остался верным сторожевым псом своей страны и теперь ловишь рыбу у ее границы, вовремя замечая всех чужаков. Одиночек вроде меня ты пропускаешь, а вот иди здесь на лодках вооруженный чужой отряд, ты бы им не показался. Скорей всего, где‑то на крышах нескольких высоток поблизости уже высятся кучи хвороста, а рядом бутылки с самогоном. Плесни, пусти искру – и вспыхнет пламя. Брось туда ворох свежих лиан – и к небу поднимется тревожный столб дыма. Да, ты рыбак, но ты по‑прежнему любишь свою страну и по‑прежнему служишь ей, хотя тебя и отправили на покой, а затем попросту забыли. Мне продолжать, старый Рыбак? Или я вру?
Шевельнувшись, он беззвучно раскрыл и закрыл рот и наконец выдавил сиплое:
– Продолжай…
Я пожал плечами и издевательски улыбнулся:
– Как скажешь. Но дальше история уже больше о тебе…
– Продолжай!
– Ага… Так вот, Мумнба… знаешь, почему ты не чувствуешь вкус рыбы и почему жгучий перец едва щекочет тебе глотку?
– Почему?
– Потому что ты сыт, – ответил я и с удовольствием отправил в рот еще один ломтик жирной рыбы. – Ты зажрался. Ты умелый рыбак, умелый добытчик и вообще мужик ты по жизни умелый, а значит, жратвы у тебя слишком много. Все не продашь. Хотя ты продаешь, и денег у тебя тоже дохрена – в этом я уверен. И винтовка у тебя есть получше этой, и пистолет с запасом патронов найдется у тебя в тайнике. Но при этом я уверен, что Церру ты покидал налегке – может, только с лодкой, да и ту купил на собственные сбережения, не попросив у покинутого тобой рода ничего. Хотя вон та наваха выглядит старой…
– Личный подарок дона Матео…
– Уверен, что ею ты перерезал глотки многим его недругам. И убивал ты, не только защищая его от непосредственной угрозы. По его приказу ты уходил ночью в город, возвращался до рассвета, а с утра на улицах начинались вытье и причитания по обнаруженному в грязи трупу видного городского деятеля или непутевого наследника чужого рода, или труп девки, решившей влезть слишком высоко…
– Я служил верой и правдой.
– Да. И тем обидней, когда для новой власти ты становишься не нужен. Так что ты ушел. И провел годы на окраине Церры, медленно обрастая барахлом и жиром. С каждым годом еда становилась все безвкусней, и ты начал все обильней приправлять ее жгучим перцем. Может, уже и выращиваешь для себя пару кустиков особо убойного перца где‑нибудь там, вверху, на безжалостном солнцепеке? Это, кстати, тоже четкий диагноз, говорящий о… Но сейчас мы о другом… сейчас я говорю о терзающих тебя чувствах застарелой обиды, надежды и… одиночества.
– Я не… я ушел сам! Я всем доволен!
– Нет… не доволен. Ты не доволен. Ты зажрался, ты одинок, и ты недоволен. Ты не голоден, Мумнба. А чтобы ощутить вкус еды, надо быть голодным. Нужно, чтобы голод терзал тебя долго и сильно… и вот тогда, положив в рот одно лишь истекающее пахучим жиром волоконце копченой рыбы, ты ощутишь взрыв вкуса на языке, а слюны выделится столько, что ты ею захлебнешься. Вот только у тебя слюна теперь выделяется, лишь когда ты рассказываешь сказки о своей Церре. Аж по подбородку стекает. А когда жрешь рыбу, вынужден запивать ее самогоном – в глотке так сухо, что и не пропихнуть иначе сквозь нее.
– Ты… я…
– Хочешь снова ощутить вкус? Тогда отыщи себе новую ответственность. Заведи семью, наплоди десяток вечно голодных спиногрызов, потом посели неподалеку любовницу, сделай детей ей и начинай кормить всю эту ораву. Не подходит роль семьянина? Тогда иди моим путем, гоблин.
– Твоим путем?
– Найди для себя цель, а затем шагай к ней, по пути обрастая умелыми злыми бойцами. Их всех надо кормить, их надо держать в узде, постоянно быть готовым выбить из этих ублюдков все дерьмо. Тут уж не до безмятежного пожирания рыбы. Жир на твоей туше быстро растает, равно как и твои тайные запасы бабла и оружия. А у тебя появится смысл жизни, старый брошенный телохранитель Мумнба. И не придется ждать, когда воплотятся в жизнь твои тайные надежды…
– Мои надежды? Я не говорил ничего о…
– Твои глаза говорят, – ответил я. – У тебя есть табак?
– Есть сигары…
– И ты молчал? Жадный старый Мумнба…
– Вот, держи! Мне не жалко! Ничего не жалко! – он уже почти кричал, покрасневший от жары, собственного жира, алкоголя и моих безжалостных слов. – Там, в лодке! Под кобурой с дробовиком. Если хочешь – можешь выстрелить мне в голову! Мне уже плевать!
– Да нахер мне это надо, – буркнул я. – Хорошо же сидим. Душевно. Эй, раб! Самогон будешь?
– Буду! И рыбы кусок!
– Кинь ему, – кивнул я Мумнбе, и тот, что‑то проворчав, ловкими бросками отправил вверх и то и другое.
