Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 15. Чернила и перья

Зной уже стоял полуденный, когда он возвращался в замок. Люди попряталась в тень, крестьян ни в полях, ни в садах не было, ушли.

Коровы заходили в ручей, что протекал ниже лагеря, и ложились в воду от жары и оводов.

Не то чтобы барон хотел побыстрее покинуть лагерь и своих товарищей, нет, ему с его офицерами было очень хорошо, просто генерала тянуло к принцессе. Вчера он дал ей множество советов и сегодня хотел знать, какими она воспользовалась, а какими нет. И когда подъезжал ко дворцу маркграфини, уже у самых ворот услышал женский крик, и крик тот был не очень настойчив.

– Господин, господин!

Волков бы не придал тому значения, мало ли кто зовет своего господина, да вот Кляйбер, что ехал за ним, ему и говорит:

– Господин, то вам кричат.

Лишь тогда генерал остановил коня и поворотился на крик, и сразу признал кричавшую: то была та самая Магдалена, которую он взял с собой в услужение принцессе в городе Фейбене. Девушка бежала к нему, подбирая юбки, – торопилась. Подбежала и, сделав книксен, заговорила:

– Господин… – тут она немного застеснялась. – А я вас жду, во дворец меня больше не пускают. Вот тут у ворот и жду.

– И зачем же ты меня ждёшь? – улыбнулся ей генерал. Он мог бы и не спрашивать, и так знал, зачем девица его искала. Но всё‑таки уточнил: – Уж не влюбилась ли?

– Да нет, что вы… – засмущалась девица. И, собравшись с духом, говорит: – Вы просто мне обещали… Ну, что когда госпожу до Швацца сопровожу, то вы мне денег дадите.

– Ладно, дам, дам, – соглашается Волков и лезет в кошель. – Сколько там я тебе обещал? Полталера?

– Господин! – возмущается девушка. – Да как же так… Вы же обещали две монеты.

– Ладно, шучу, шучу. Только, ради Бога, не кричи ты так, – усмехается генерал. – Орёшь на всю улицу, накличешь ещё воров каких. Отберут у тебя деньги потом.

Он достаёт два талера и протягивает их девице, и когда та уже подставляет ладошку, барон вдруг вспоминает, что Оливия об этой девице говорила, что расторопна она и усердна; и, вспомнив это, Волков денег ей не даёт, а говорит:

– Дорогая моя, а может, послужишь ещё госпоже? Ей нужны горничные хорошие. И она к тебе добра, кажется, была.

– Да, госпожа очень добра была, – соглашается Магдалена.

– Ну так пошли, послужишь ей ещё.

– Ой, нет, я домой, к родителям, – сразу отказывается Магдалена и руку не убирает: деньги‑то давайте, господин. – Они у меня уже немолодые, а братьев и сестёр малых у меня три рта, родителям помогать надобно, пока замуж не выйду.

– Так и будешь помогать, – не отступает генерал, – жалование тут у тебя будет хорошее, думаю, пять монет в месяц получать сможешь. Крыша над головой, прокорм и жалование, сможешь родителям каждый месяц по монете посылать, считай, вот и помощь им.

– Пять талеров? – переспрашивает девица. Но видно, что она хочет всё‑таки вернуться домой.

Но тут Кляйбер вмешался в их разговор:

– Дурой‑то не будь, слыхано ли это дело: бабе – и пять монет платить будут! Столько же пехотному человеку за месяц службы выдают, и его служба тяжела, не в пример твоей, это тебе не на госпоже юбки менять. Я справлялся насчёт здешних цен, за такие деньги тут двух тёлок молочных купить можно, и ещё деньжата останутся.

И так как девица стала сомневаться, генерал, кладя ей в руку два талера, и говорит:

– А родителям письмо напишешь, спросишь у них благословения, вдруг благословят тебя при принцессе состоять, а пока ответа от них ждать будешь, так и заработаешь немного.

Кажется, все эти доводы сломили её, и, пряча монеты куда‑то в юбки, она и согласилась:

– Ой, ну не знаю, господин, шибко вы уговаривать можете. Соглашусь, пойду с вами. Но родителям всё равно письмо писать нужно, иначе волноваться будут.

– Конечно, конечно, – соглашается Волков. – Напиши, если грамотна, да на почту отнеси или с каким человеком, что едет к вам в Фейбен, передай.

Кляйбер повёл лошадей в конюшни, а генерал с девицей и фон Готтом стал подниматься на третий этаж замка и от большой лестницы повернул в правое крыло, туда, где располагались покои маркграфини и её дочерей. И приятная дама в летах, с вышивкой в руках, в приёмной маркграфини сообщила ему, как бы по секрету, что принцесса Оливия уже посылала за ним и расстроилась, узнав, что он уехал куда‑то; потом тут же скрылась за дверями покоев и, выйдя, сообщила ему, что Её Высочество примет его через пару минут.

Принцесса даже не бросила взгляда на Магдалену, которую Волков привёл с собой; она сразу начала с яростной тирады, едва ответив кивком головы на его поклон:

– Господи, они же все тут против меня! А ещё вы!

На ней было лёгкое платье из серого шёлка и белых кружев по вороту и манжетам, на голове самый обычный женский накрахмаленный каль. Но даже в таком простом наряде маркграфиня была необыкновенно хороша. И её возбуждение, кажется, придавало ей особой пикантности. Волков, не будь тут Магдалины, рискнул бы поцеловать эту женщину, несмотря на её грозность.

– Тише, – генерал сделал ей знак рукой. – Прошу вас, говорите тише, Ваше Высочество, – он берёт женщину под локоть и ведёт к окну, оставив озадаченную служанку у двери. – А в чём же провинился я?

– Куда же вы ушли с самого утра!? – теперь она уже шепчет, но всё ещё сердита, и в её голосе слышится упрёк.

– Ваше Высочество, – Волкову приходится оправдываться, – я был в лагере, решал с офицерами вопросы. При мне сотни людей, они в чуждой земле, вдалеке от дома, я должен о них заботиться.

– Я за вами посылала. Где вы были? Вы мне нужны, – женщина и не думает успокаиваться, кажется, в ней всё клокочет, и, не давая ему ответить, она продолжает: – Кастелян не нашёл мне описи моих драгоценностей. Сказал, что затерялись где‑то у казначея, а казначей был утром в замке, я это знаю наверно, а как я послала за ним, так он не явился, уехал куда‑то, на дела сославшись. А кастелян платье моё… сказал, что его украли прачки, видно, он проведёт с ними розыск, но моя товарка, госпожа Кольбитц, вы её видели в приёмной, она сказала, что ничего он не сыщет, ни платья, ни рубах, потому что у нас в замке прачки всё время меняются, так как им недоплачивают.

Рубахи? Прачки? В общем‑то, не это он надеялся от неё услышать, когда шептался с нею вчера вечером за поздним ужином. То, что казначей убрался из дворца, – так это нормально, думает, подлец, пересидеть сегодняшнюю бурю. То, что опись драгоценностей не нашлась, – и это обычное дело в доме, где нет порядка. Он был уверен, что часть её украшений безвозвратно украдена горничными, а может, её товарками, самим кастеляном или, может даже, и самим майордомом; удручало его немного другое. Волков думал, предполагал, что женщина воспримет утрату всех этих её тряпок, этих золотых безделиц как повод для начала переустройства собственного дома. Но, как выяснилось, одежда и драгоценности были для неё самоцелью.

– Вы вызывали к себе майордома? – наконец спрашивает он. – Говорили ему, что желаете убрать от себя кастеляна?