Инквизитор. Божьим промыслом. Книга 15. Чернила и перья

– Я его не вызывала, он сам приходил, – и тут он в её голосе вдруг слышит слёзы, – они здесь все заодно… Он пришёл и стал покрывать кастеляна, дескать, тот не виноват, что прислуга ворует… Говорю же, они тут все друг за друга горой. Все.

И тогда генерал повторяет:

– Вы настояли на том, что хотите отставить кастеляна, так как он не справляется со своими обязанностями?

Но вместо ответа на вопрос маркграфиня говорит ему неожиданно:

– Желаю обедать. С утра голодна, – и почти приказывает ему: – Побудьте со мной, барон.

– Разумеется, Ваше Высочество, – соглашается генерал с поклоном. И потом продолжает почти шёпотом: – Только вот… – он кивает на девицу, что так и стоит у дверей, – Магдалена, она вам показалась расторопной, возьмите её на службу, я обещал ей пять талеров в месяц, и я уверен, что некоторое время, если вы с нею будете добры, она будет вам верна.

И вот что нравилось ему в маркграфине, так это быстрота её. Принцесса Оливия повернулась и взглянула на девицу.

– Уж воровать платья у меня не будет точно, не по росту они ей придутся, – и обратилась уже к девушке: – Магдалена, ступай найди кастеляна, скажи ему, что горничной теперь у меня будешь ты, с Анитой и Марией, а Гертруду пусть больше мне не присылает, дерзка больно стала. Нахальна.

***

Обед подали почти сразу, и он оказался очень прост, не то что вчерашний ужин. К столу им несли лёгкий риндзуппе, который за перевалом, в краях генерала, редко кто готовил. Уж больно он был не сытен. Но здесь, в южных, закрытых горами от северных ветров долинах, где летом стояла жара, этот незамысловатый суп ел даже император. К крепкому бульону подавали разную зелень, крестьянский чёрный хлеб жареный с чесноком, варёные вкрутую яйца в отдельной тарелочке, если вдруг кому‑то захочется, и резанную тонко ветчину, почти без жира, чтобы не было тяжко после обеда. К супу шли обычно два вина на выбор: белый и крепкий токай или лёгкое белое рейнское.

Волков попробовал бульон: кажется, в него при варке добавляли жареный лук и какие‑то коренья.

Яйца, зелень, ветчина, хрустящий хлеб, чуть сладковатый токай… Да, это было неплохо, неплохо… Не зря император просит себе к обеду такой суп едва ли не каждый день.

«Ну, хоть повара здесь не всё разворовали».

Он увлёкся вкусным супом и вином, пока не услышал, как принцесса бросила ложку в свою миску. Генерал поднимает глаза… Впрочем, он, даже не взглянув на неё, уже по звону миски понял, что женщина немножко раздражена. Хотя правильнее сказать, зла. Её глаза пылают, и она снова довольно громко говорит Волкову:

– Это я просила совет наградить вас и ваших людей!

– Мои люди и я очень признательны…

Он не договорил, так как принцесса перебила его:

– Я просила их о награде! Я! Я сама хотела вас наградить! – она высказывает ему это так, как будто это Волков в чём‑то виноват. И продолжает с укором: – А этот негодяй…

Она почти кричала, и снова в её голосе обида граничила со слезами, и эти слёзы могли прорваться наружу, посему генерал в молитвенном жесте сложил руки: умоляю вас, а потом, опять же жестом, показал ей, приговаривая:

– Принцесса, я умоляю вас: потише, потише…

Она сверкнула в его сторону глазами: ах, как вы мне надоели с этим «потише», но тон всё‑таки сбавила и продолжила:

– А этот негодяй отнёс подарок вам сам, как будто это подарок от него, как будто это он устроил ваше награждение, – и лишь закончив, взяла ложку из тарелки и без видимого аппетита стала есть суп.

Барон видел, что маркграфиня не на шутку расстроена из‑за такой, казалось бы, безделицы, и чтобы как‑то успокоить её, он ей и говорит:

– Скрывать не стану, подарок пришёлся мне по вкусу… Но той наградой, которую я жду больше всего, никакой канцлер одарить меня не может, – она поднимает на него глаза, кажется, начиная понимать, куда он клонит. – Это лишь вам по силам, моя принцесса.

Кажется, его слова достигают нужного результата, но она всё ещё немного раздражена и поэтому говорит:

– Я мечтала, что награжу вас, ещё тогда, когда мы были в башне, прятались от врагов, уже тогда я думала, что бы подарить такому герою. Думала и выбирала, думала про коня, у моего мужа были племенные кони стоимостью по триста талеров, и даже, кажется, по пятьсот… Ещё я слышала, что есть доспехи по тысяче цехинов… На ваших доспехах узор уже изрядно побит… Но их оказалось долго делать. Я всё придумать не могла… А этот человек взял и забрал у меня такие приятные минуты, как это глупо… Как скверно всё вышло…

– Бросьте, Оливия, – без всякой куртуазности, без всякой галантности, очень просто говорит генерал. – Самый ценный для меня подарок у вас под юбками. Настолько ценный, что я уже и не знаю, как после вас поеду к жене. Что мне с нею после вас делать?

Она застывает с ложкой, полной супа, смотрит на него, и Волков видит, как у этой по‑настоящему соблазнительной женщины краснеют ушки под чепцом. А потом маркграфиня всё‑таки находит слова; сделав глубокий вздох и положив ложку в миску, она произносит:

– Прикажу подавать вторую смену блюд.

– Нет, – он качает головой, – я перекусил в отряде с офицерами, вот ещё и с вами, хватит с меня, а то и без этого тяжело в жару. Пусть фрукты со льдом несут и вина молодого и холодного.

– Хорошо, – сразу соглашается она, – я тоже не люблю в жару наедаться.

А Волков видит, что настроение у маркграфини улучшилось, поутихла буря, молнии во взоре не мелькают, и тогда произносит он немного задумчиво:

– Есть ещё три человека, что достойны отдельной награды.

– Вот как? – сначала она не понимала, о ком он говорит, а потом стала догадываться. – А, так вы про тех молодых людей, что были с нами в башне. Да, наверное. Они достойны отдельной награды. У моего мужа, прими Господь его душу, есть хорошие кони. Может, подарить им коней?

Волков качает головой:

– Нет, коней они и сами могут купить; вы можете одарить их так, что они будут помнить о вас до конца жизни.

Тут она снова недоумевает:

– И что же я такого могу им дать удивительного?

– Уж не знаю, – он о чём‑то думал, что‑то вспоминал. – Кажется, всё‑таки можете. Да. Нужно будет узнать. Может ли не сеньор, а сеньора жаловать человеку рыцарское достоинство.

– Рыцарское достоинство? – удивляется принцесса.

– Ну да… – Волков всё ещё размышляет. – Вот уж был бы дар так дар, и главное, вам то ничего не стоило бы. Феодов им не надобно, они будут кавалеры безземельные.