Исключительное право Адель Фабер

– Как я мог уснуть, не повидав тебя? – он улыбнулся, и его улыбка была копией улыбки Себастьяна, но без горечи и цинизма. – К тому же я должен был убедиться, что ты поправилась. Бабушка писала, что ты была очень больна.

Тревога в его голосе была искренней. И я поспешила его успокоить, погладив его по щеке материнским жестом, который возник будто сам собой.

– Как видишь, я в полном порядке, – улыбнулась я, испытывая странное облегчение от того, что могу не притворяться с ним. Во мне действительно что‑то изменилось при виде этого мальчика. – Расскажи лучше о практике. В последнем письме ты упоминал экспедицию к северным озерам?

Он просиял, явно обрадованный моим интересом.

– О, это было потрясающе! Профессор Ламбер позволил мне ассистировать при сборе образцов водорослей. Ты не представляешь, какие удивительные формы жизни существуют в этих водах! – он говорил с воодушевлением, которое не может подделать ни один ребенок. – Я сделал несколько зарисовок, хочешь взглянуть?

Не дожидаясь ответа, он бросился к кожаной сумке, лежавшей на кресле, и достал потрепанный альбом. Я подошла ближе, взяла его в руки и была поражена точностью и детализацией рисунков. Странные растения, морские создания, ландшафты – все было изображено с научной точностью и в то же время с несомненным художественным талантом.

– Это великолепно, – искренне сказала я. – У тебя настоящий дар.

Лицо Этьена просияло от похвалы, и я поняла, что Адель, должно быть, часто поддерживала его увлечения, в отличие от отца, предпочитавшего более «мужские» занятия для наследника.

– Профессор говорит, что мои записи самые подробные на курсе, – с гордостью сообщил он, перелистывая страницы альбома. – Я хочу представить их на научном симпозиуме в следующем семестре. Если получу одобрение совета, конечно.

– Уверена, ты его получишь, – я сжала его плечо, чувствуя странную гордость за мальчика, которого видела впервые в жизни.

Себастьян, стоявший в дверях и наблюдавший за нашей встречей, наконец вошел в комнату.

– Так что, сын, ты теперь решил стать натуралистом? – в его голосе звучала насмешка, но не злая. – А как же юриспруденция?

– Я могу изучать и то и другое, – ответил Этьен с легкой ноткой вызова. – Многие великие ученые были также и выдающимися юристами.

– Это правда, – поддержала я сына. – Разносторонние знания только укрепляют ум. К тому же – я повернулась к мужу, – возможно, Этьену стоит самому выбирать свой путь.

Себастьян удивленно поднял брови. Адель, по‑видимому, редко перечила ему в вопросах воспитания сына.

– Что ж, – сказал он, – у тебя еще есть время определиться. А пока расскажи, как дела в Академии помимо твоих научных изысканий.

Следующий час пролетел незаметно. Этьен рассказывал о преподавателях, сокурсниках, строгих правилах и маленьких бунтах против них. Я наблюдала за ним с возрастающим чувством симпатии. Мальчик был умен, наблюдателен и обладал тонким чувством юмора. Он явно унаследовал лучшие качества обоих родителей, избежав при этом их недостатков.

– … и тогда Жак уговорил всех обменяться одеждой, так что когда надзиратель вошел в комнату, он не мог понять, кто есть кто! – смеялся Этьен, рассказывая об очередной проделке.

Мы все улыбались, даже Себастьян, обычно столь сдержанный.

– Довольно рассказов на сегодня, – внезапно прервала нас мадам Мелва, появившаяся в дверях. – Уже далеко за полночь. Вы все устали, а у мальчика был долгий путь.

– Но, бабушка… – начал было Этьен.

– Никаких «но», – отрезала она тоном, не терпящим возражений. – Завтра наговоритесь. А сейчас в постель!

Этьен вздохнул, но покорно поднялся.

– Спокойной ночи, отец, – он чинно поклонился Себастьяну, затем повернулся ко мне и неожиданно снова обнял, шепнув на ухо: – Я так рад, что ты поправилась, мама. Ты кажешься другой. Более живой.

Я замерла, но он уже отстранился и, подхватив свою сумку, направился к выходу.

– Мы тоже пойдем, – сказал Себастьян, поднимаясь. – Был долгий день.

В своей спальне я обессиленно упала в кресло, не дожидаясь, пока горничная поможет мне переодеться. День был чрезвычайно трудным, а встреча с Этьеном подкосила меня окончательно. Никогда прежде я не испытывала таких противоречивых чувств – эта всепоглощающая материнская любовь, пробившаяся сквозь барьеры чужого сознания, застала меня врасплох.

Я прикрыла глаза, пытаясь разобраться в своих эмоциях. Мне ничего не стоило притвориться, выдать вежливую заинтересованность за родительскую любовь – я делала и более сложные вещи за эти месяцы. Но дело было не в притворстве. То, что я чувствовала при виде Этьена, было настоящим. Не моим, но настоящим.

Окно было приоткрыто, и прохладный ночной ветер трепал кружевные занавески. Где‑то вдалеке лаяла собака. А я невидяще смотрела на темный сад, и мысли мои были такими же темными и запутанными.

Уехать завтра в своё поместье, как я планировала, не получится. Этьен вернулся всего на неделю, а мать собрала вещи и уезжает… Это неправильно. Я не могла так поступить с мальчиком, который искренне любит свою мать и только что обрел её после долгой разлуки. Придется потерпеть ещё неделю.

Но была и другая проблема – я не была его матерью. Рано или поздно он заметит различия, уловит несоответствия. Что я скажу ему тогда? Как объясню, что женщина, которую он любил всю жизнь, исчезла, а на её месте появилась я самозванка из другого времени?

Ночь прошла беспокойно. Я то проваливалась в тревожное забытье, то просыпалась от малейшего шороха. Перед глазами стояло лицо Этьена – его улыбка, его доверчивый взгляд. Я ворочалась, пытаясь найти удобное положение, но сон ускользал.

Когда первые лучи солнца просочились сквозь шторы, я уже сидела у окна, наблюдая за пробуждением сада. Ранние птицы начинали свою перекличку, на листьях сверкала роса, воздух был свеж и чист. Я смотрела на это умиротворенное утро и чувствовала себя бесконечно далекой от всего.

Туалет и одевание заняли больше времени, чем обычно – я никак не могла выбрать платье, перебирая наряды, которые обычно вызывали у меня лишь раздражение своей неудобностью. Почему‑то сегодня хотелось выглядеть особенно хорошо.

Наконец, облаченная в светло‑голубое утреннее платье с белым кружевным воротничком, я спустилась к завтраку. Семья уже собралась в малой столовой – Себастьян просматривал утреннюю газету, мадам Мелва отдавала распоряжения лакею о подаче чая, Этьен с аппетитом уплетал булочки с джемом.

– Доброе утро, – я заняла своё место, чувствуя странную неловкость, будто была гостьей за этим столом.

– Доброе утро, мама! – Этьен просиял, увидев меня. – Ты выглядишь отдохнувшей.

Себастьян бросил на меня быстрый взгляд поверх газеты, и я поймала в нем что‑то похожее на удивление. Неужели круги под глазами были настолько заметны?

– Я не очень хорошо спала, – призналась я, принимая чашку чая из рук лакея. – Слишком много впечатлений вчера.