Искупление злодейки
Я это знала. Я это хорошо выучила.
И ни на кого не обижалась и не злилась.
Я была благодарна, что мне оставили жизнь.
И в душе, глубоко‑глубоко, я ждала что однажды все заметят как я стараюсь. Увидят, что я уже изменилась. И тогда… тогда они примут меня.
…полюбят.
Я вспомнила утреннюю встречу с Фаирой. И сердце кольнула зависть.
Но я тут же тряхнула головой. Нельзя! Нельзя желать такого же! Я пока не заслужила. Может, когда‑нибудь, но не сейчас.
Чтобы больше не думать о запретном, я, как могла сильно, выжала один из чистых бинтов и, встряхнув, повесила на растянутую в помещении верёвку. Потом добавила в корыто чистой воды из ведра, взяла очередной испачканный в бурой крови кусок ткани и стала полоскать.
Вода шумно плескалась, в её беспокойной глади отражалось моё лицо. Из‑за плохого освещения оно казалось почти чёрным, особенно в области рта и глаз. А ещё, оно улыбалось, хотя мои губы были неподвижны.
Отражение вглядывалось в меня с выражением недоумения.
– Как ты можешь это терпеть, Элиза? – спросило оно, шевельнув чёрным ртом.
– …
– Фаира просто свалила на тебя свою работу! А этот мерзкий волк разве что не облизывал взглядом!
– …
– И почему никто не помог натаскать тебе воду? А от горячего источника, попросту отогнали, как надоедливую муху!
– ….
– Чванливые, мелочные, недостойные существа! Ещё называют себя “святыми сёстрами”! Они не лучше тараканов!
– …
– Разве ты не желаешь справедливости? В чём смысл второго шанса, если ты не живёшь?! Ты ведь хотела попробовать ту сладкую конфету, что видела на кухне? Почему не украла? Никто бы не узнал! А тёплое одеяло – почему его до сих пор тебе не выдали?! Возьми одно, пока никто не ви…
– Хватит! – раздражённо шикнула я на своё отражение, а когда оно не пожелало замолкать, ударила по нему ладонью. Брызги полетели в стороны, ошпаривая холодом щёки. – Из‑за тебя меня все считают странной! Хватит говорить со мной!
– Я и есть ты, – засмеялось чёрное лицо с провалами глаз. Оно искажалось от раскачивающейся воды, и было похоже на чернильную кляксу. – Я лишь желаю счастья для тебя. Для нас. Твой метод не работает. Ты здесь уже два года – лишённая памяти и смысла жизни. Два года делаешь, что велят. Стираешь, моешь полы, прислуживаешь без единого возражения. Разве хоть на шаг ты приблизилась к искуплению? Разве услышала хоть одно доброе слово? Если ты дашь право мне решать, то…
– Нет. Нет! – Крикнула я, отбрасывая бинт в воду и закрывая уши. – Демон! Уйди! Не хочу тебя слышать!
– Ты как ребёнок, честное слово. Думаешь, закрыла глаза и никто тебя не видит? Я внутри твоей головы. Я твой разум. Твоя душа. Твоё сердце. Ты не можешь закрыться от меня.
– Просто замолчи! – выпалила я, чувствуя отчаяние, что перехватывает горло. – И хватит посылать мне эти странные сны!
– Я не при чём. Это отголосок твоей силы, памяти о которой нас лишили. Ты видишь будущее – каким оно будет, если не изменишься прямо сейчас.
– У меня всё идёт хорошо! Скоро я искуплю вину.
– Как скоро?
– Через год!
– Или через два?
– Или через два!
– Или через десять? – издевалось отражение, кривя чёрный рот.
– Да пусть бы и десять!
– Скорее ты просто помрёшь от очередной лихорадки. Прошлая тебя едва не скосила.
– Значит так тому и быть!
– Ну а как же твой список?
– … список? – пискнула я, сжав бинт.
– Да, тот самый список, – издевательски протянуло отражение. – Список тайных глупых желаний. Ты ещё старательно пополняешь его каждый день и прячешь в щель в стене. Там есть и про конфету, и про лето, и даже про любовь. Сегодня ты ведь кое‑что туда вписала после встречи с Фаирой. Дайка вспомню… а! Что‑то про поцелуи, объятия, стоны и…
– Хватит! – завопила я, чувствуя, как щёки полыхнули стыдом. – Замолчи! Этот список на будущее! Не на сейчас! Сначала я заслужу прощение и…
– Элиза! – раздался вдруг в пристройке женский окрик.
Я подскочила как ужаленная, испуганно уставившись на высокую фигуру в белой мантии, которая разъярённо шла ко мне от дверей.
Белое в обители носила только старшая смотрительница Морелла. И хуже не было беды, чем попасться ей на глаза в момент “греховности”. Например… в момент, когда дурацкое отражение выводило меня на очередной бессмысленный спор.
Сейчас довольное – оно растворялось в воде. Зато Морелла уже нависла сверху, заслоняя собою тусклый свет магической лампы, горящей под потолком.
Морелла была оборотнем‑росомахой. Высокой – выше любой женщины, какую я только знала. И свирепее самого голодного пса. Её чёрные блестящие волосы были гладко прилизаны и стянуты на затылке в тугой пучок.
Иногда я думала, что именно поэтому Морелла такая злая – из‑за этого пучка. Он, должно быть, болезненно тянет кожу. И возможно, из‑за него же она никогда не прячет звериные клыки, отчего выражение её острого лица всегда выглядит хищно, будто смотрительница готова вцепиться в чью‑нибудь глотку.
Чаще всего – в мою.
– Элиза! – рявкнула она, стиснув моё плечо. Её ногти чуть удлинились и укололи кожу сквозь мантию. Голос женщины зазвучал натянуто‑ласково: – С кем ты сейчас разговаривала?
– Ни с кем, – пролепетала я, не в силах справиться с удушающим страхом.
Ветер закачал створку приоткрытой двери. Пронзительно заскрипели петли.
Смотрительницу я боялась. И тем страшнее мне было, чем тише и медленнее она говорила.
