Из ледяного плена

– Выясняете, откуда у нашей семьи загородный дом в Репино? – Собеседник понимающе усмехнулся. – Докладываю. Участок в свое время получил мой отец. Он был очень известный врач, можно даже сказать знаменитый. Дом строил тоже он, и по просьбе моей матушки мы его не меняли, только улучшили. Провели отопление, укрепили, все такое. Но наша семья, как вы можете заметить, не бедствует. Я тружусь в крупной фармацевтической компании, зарабатываю очень прилично. А моя жена специализируется на вопросах очистки сточных вод на очень большом нефтеперерабатывающем заводе. Еще вопросы есть?

– Нет, но обязательно будут, – пообещал Зубов.

Вообще‑то, Борисов ему нравился. Было видно, что он неплохой мужик, а главное порядочный. Вот только позволяет ли это сразу вычеркнуть его из списка подозреваемых?

– Я уверен, что дядя Сава не может быть причастен к убийству Борика, – продолжал между тем собеседник.

Велимира во время их разговора молчала, споро накрывая чай на кухне. В доме Волкова она ориентировалась легко, прекрасно зная, где что лежит. Видимо, хозяйничала здесь не раз.

– Почему вы в этом так уверены? Савелий Игнатьевич не испытывал нужды в деньгах?

– А при чем тут деньги? – не понял Борисов.

– Да при том, что из комнаты Самойлова пропала весьма дорогая картина художника Григорьева. Вы, кстати, знаете, как она называлась?

– Я знаю, – подала наконец голос Велимира. – Папа плохо разбирается в живописи. Его эта сторона жизни никогда не интересовала.

– Просто я никогда столько не зарабатывал, чтобы начать разбираться в живописи, – заметил ее отец. – А чисто умозрительно мне это неинтересно. Я у Борика дома никогда не был, так что понятия не имею, что именно у него развешано по стенам.

– А вы, получается, были? – Зубов повернулся к Велимире всем корпусом.

– Была, – легко согласилась девушка. – Еще при жизни Нюточки. Сопровождала ее к дяде Борику. Когда тот уходил в свои знаменитые запои, Нюточка носила ему еду и вызывала нарколога. Когда она уже болела, но еще выходила из дома, я подвозила ее, чтобы она не таскала тяжелые сумки. А картина Григорьева, висящая на стене, называлась «Мальчик в костюме матроса». Дядя Борик купил ее незадолго до того, как его дела покатились под гору. Это дорогая работа.

«Мальчик в костюме матроса». Этого названия Алексей от Дорошина не слышал. Что ж, Виктору Николаевичу всегда можно позвонить, и он уточнит стоимость картины.

– Насколько дорогая? – все‑таки спросил Зубов у Велимиры.

– Я точно не знаю, я ж ее не оценивала. Но не менее полумиллиона долларов.

– То есть примерно столько же, во сколько ваш Борик оценил своего лже‑Малевича. Интересно, почему он решил продать не Григорьева, а именно его.

– Понятия не имею. О том, что «Малевич» выставлен на «Авито», мне сказал дядя Сава, когда я увидела картину у него в кабинете. Ну и про проблемы Иринки, которой дядя Борик решил помочь, тоже. Алексей, вы найдете дядю Саву? Я согласна с папой. Он не может быть убийцей, и мне кажется, что с ним произошла беда.

– Рано или поздно найду, – кивнул Зубов. – Но поймите меня правильно. В первую очередь я расследую уже случившееся убийство. И в рамках этого расследования мне нужно осмотреть эту квартиру. Вот только постановления у меня нет. Савелий Игнатьевич пока никак не проходит по делу.

– Осматривайте, – развел руки Борисов. – Делайте все, что считаете нужным. Под мою ответственность. Дяде Саве я потом все объясню. Да и уверен, что он не будет против. Борик – единственный человек, который напоминает ему о Нюточке. Вся остальная родня – это его собственные сестра и племянники.

Воспользовавшись любезным предложением, Алексей быстро, хотя и тщательно осмотрел квартиру. Любопытная Велимира ходила за ним по пятам, и он ей не препятствовал, потому что никаких процессуальных причин находиться здесь не имел. Он хорошо знал, что ищет, но все его поиски не увенчались успехом. Выставленных на продажу бриллиантов и изумруда в квартире Савелия Волкова не нашлось.

– Кстати, о племянниках. – Закончив осмотр, Алексей вернулся к предыдущему разговору. – Я бы хотел с ними познакомиться, так сказать, негласно. Конечно, их всех вызовут на допрос к следователю, как пусть и дальних, но все‑таки родственников потерпевшего Самойлова. Но в кабинете у следователя люди ведут себя совсем иначе, чем в повседневной жизни. Вы понимаете, о чем я?

– Понимаю, – кивнул Борисов. – Давайте сделаем так. В субботу у моей матери день рождения. Мы пригласили всех, потому что давно и прочно дружим. Наши дети выросли вместе. Мирка и Олег, младший сын Татьяны, – вообще одногодки, как и дочь Борика, Иринка. Она, конечно, присутствовала на семейных торжествах, только пока ей не исполнилось шесть, потом мать не пускала, но все же мы иногда общаемся, хотя она и меняет постоянно номер своего телефона.

– Иринку тоже можно позвать, – пожала плечами Велимира. – В конце концов, она потеряла отца, так что ей не помешает дружеская поддержка. А телефон, наверное, есть у Олега.

Уточнять, кто такой Олег, Зубов пока не стал.

– Хорошо, но как вы объясните вашим друзьям мое присутствие в доме? Мне бы не хотелось, чтобы они знали о том, что я работаю в Следственном комитете. Я же сказал, что хотел бы провести негласное расследование, чтобы составить свое мнение о каждом.

Борисов задумался, но его дочь отреагировала моментально, даже не раздумывая.

– Нет ничего проще! – воскликнула она. – Мы скажем, что ты мой друг. Точнее, жених. И тебя пригласили познакомиться со всей семьей. Глупо не воспользоваться таким поводом. Не каждый день все в сборе. Правду будет знать только папа, но он никому не проболтается, даже маме. Папа у нас кремень. Да, пап?

– Я – кремень, – согласился Борисов, внимательно глядя на дочь. У Зубова же от ее предложения просто дыхание перехватило. Надо же, как просто она говорит о таких серьезных вещах. – Но маме все‑таки мы скажем, чтобы ее удар не хватил. А вот бабушке не будем. Она принимает благосклонно все твои чудачества и любых твоих женихов.

Так, значит, женихов было много. От подобной мысли у майора Зубова внезапно сильно испортилось настроение. И с чего бы это?

– Хорошо, маме скажем. Она не выдаст, – кивнула Велимира и уставилась на Зубова. Глазищи у нее были совершенно потрясающие. Глубокие, бездонные, серые‑серые, как омуты, и совершенно кошачьи. – Ну что, ты согласен?

Она перешла с ним на «ты», видимо считая его согласие само собой разумеющимся и уже вживаясь в роль невесты.

– Согласен, – выдавил из себя Зубов и судорожно сглотнул.

 

* * *