Из ледяного плена

Последнее слово опять прошлось по нервам ожогом воспоминания. Это Анна была «тронутая» и вот уже шесть лет проходила принудительное лечение в специализированном – читай: тюремном – отделении психиатрической больницы. Первое время, еще живя в Москве, Зубов периодически наводил справки о том, как она, а потом перестал, потому что Анне это совсем не нужно, а ему доставляло только лишнюю боль, и без того нестерпимую.

– Здоровья тебе, Леха, и душевного спокойствия, а все остальное приложится. – Голос Дорошина выдернул его из ненужных воспоминаний. – А теперь прости, но перейду к делу.

Зубов против воли улыбнулся. Ясен пень, что отставной полковник позвонил не просто его поздравить. Что ж, так даже лучше. Все дела, которые вел Дорошин, оказывались необычными и будоражили воображение, выдергивая из повседневной рутины. Нет, он действительно будет рад, если ему удастся помочь Виктору Николаевичу.

– Слушаю.

– Один из жителей вашего славного города продает на «Авито» картину Малевича. Уверяет, что подлинную, поскольку у него на руках есть заключение эксперта. Но я что‑то сомневаюсь, что подобное возможно.

– Простите, где продает?

– В том‑то и дело, что на «Авито». То есть работа такого уровня выставлена на продажу не через аукционный дом и даже не через галерею, а на сайте бесплатных объявлений, что само по себе нонсенс. Так еще и цена подозрительная. Чувак просит пятьсот миллионов рублей, хотя подлинник Малевича должен стоить в два раза дороже.

Упоминание о живописи опять стало ударом тока, как будто Зубов невзначай зажал в кулаке оголенный провод, находящийся под напряжением. Анна была художницей и работала в частной картинной галерее. Будучи собой, она писала яркие, полные жизни натюрморты с гранатами, персиками и виноградом. Когда же на поверхность вырывалась ее субличность, то из‑под кисти выходили жуткие картины, подсказанные больным сознанием. От одного взгляда на них на голове начинали шевелиться волосы. С тех пор все, что имело отношение к искусству, вызывало у Алексея Зубова непреодолимое отвращение.

– Картина называется «Супрематизм», – продолжал между тем полковник в отставке Дорошин, даже не представляя, какие муки причиняет собеседнику. – Холст. Масло. Размером девяносто на семьдесят девять сантиметров. Возможен разумный торг, а также обмен или бартер на недвижимость. В характеристиках указано, что картина в состоянии б/у, прописано отсутствие комиссионных.

– И что? У вас вызывает сомнение факт существования такой картины? – проскрипел Зубов и откашлялся, чтобы вернуть голос.

– Да нет. Такая работа, как «Супрематизм», у Казимира Малевича действительно существует. Создана в середине 1910‑х годов и имеет несомненное музейное значение. В объявлении приложены фотографии экспертного заключения от Государственной Третьяковской галереи за подписью заведующей научной экспертизой Лидии Гладышевой и ведущего научного сотрудника отдела живописи второй половины XIX – начала XX века Марии Вальковой, которая утверждает, что полотно подлинное. Мол, были проведены стилистический, технологический, рентгенографический, химический анализ и сравнительный анализ с эталонными произведениями Малевича из собрания Третьяковской галереи.

– Тогда что вас смущает?

– То, что в Третьяковской галерее не проводят экспертизу сторонних картин. По крайней мере, сейчас. Конечно, в нулевые годы это было возможно, но старая экспертиза и заниженная стоимость говорят о том, что с большой долей вероятности это подделка. Подлинный супрематический Малевич такого размера и этого времени должен стоить от десяти миллионов долларов. В документе вдобавок допущена грубая ошибка – Казимир Малевич назван художницей. Да и экспертизы за подписью Гладышевой и Вальковой никогда сильно не котировались. В свое время они выпустили огромное количество документов на неподлинные вещи. Если бы экспертизу делали настоящие специалисты по Малевичу, то под документом стояли бы совсем другие фамилии. Да и любая экспертиза действует только пять лет со дня выдачи. Это общее правило продаж и для галерей, и для частников.

– Что от меня требуется? – Зубов решил перейти к конкретике, потому что в ухо ему ввинчивался параллельный звонок, и он уже был с работы, а следовательно, означал что‑то серьезное. Вряд ли коллеги трезвонят в семь утра, чтобы поздравить его с днем рождения.

– Для начала пробей по номеру телефона в объявлении владельца. Собери по нему все, что сможешь. Раз человек выложил картину за такие деньги, значит, у него у самого есть сомнения, что это Малевич. Ну или он просто в живописи ничего не понимает.

– Я тоже не понимаю, – снова проскрипел Зубов.

Параллельный звонок в ухе становился все более настойчивым. Точно что‑то случилось.

– Этот же самый пользователь, только в другом объявлении, продает два бриллианта весом в десять и сорок шесть карат, а также крупный природный изумруд. Такое, знаешь ли, тоже не на каждом углу валяется. Надо понять, что за чувак, откуда взялся, чем дышит.

– Сделаю, – пообещал Зубов. – Постараюсь сегодня же.

– Спасибо, Леша. А я на основании твоей информации уже приму решение – ехать мне в славный город на Неве в командировку или остаться с женой и детьми. Они меня и так редко видят.

– Я позвоню, как только будет информация. А пока, Виктор Николаевич, вы простите, но мне коллеги по параллельной линии телефон обрывают.

– Тоже поздравить хотят, – хмыкнул Дорошин. – Ладно, Леша, не отвлекаю больше. Спасибо, что согласился помочь, и еще раз с днем рождения.

Распрощавшись с Дорошиным, Зубов нажал кнопку приема второго звонка. В трубке послышался недовольный голос следователя Никодимова, которого весь отдел звал Нелюдимовым в силу особенностей характера.

– Ты чего трубку не берешь? Спишь, что ли? – набросился на Алексея тот.

– Разговаривал, – коротко объяснил Зубов, не собираясь вдаваться в детали. Если коллеги не помнят о его дне рождения, то и слава богу.

– Собирайся. За тобой машина ушла. Труп у нас.

– Где?

– Неопознанного мужика без документов нашли привязанным к ограде Университета технологии и дизайна.

– Мертвого?

– Белого‑белого, совсем холодного, – с претензией на юмор ответил Никодимов. – Говорю же, труп у нас. Ты чего, не проснулся еще? Соображай быстрее.

Да, весело начинается день рождения, ничего не скажешь. Впрочем, никаких приятных сюрпризов от жизни майор Зубов не ждал. Ни в день рождения, ни вообще. Заверив Никодимова, что он проснулся и все понял, Зубов отключился, засунул телефон обратно в карман джинсов, сполоснул чашку и начал споро собираться на выезд, не забыв прихватить с собой и блокнот, одна из страниц которого была заполнена записями, сделанными за время разговора с Дорошиным.

 

* * *