Извращенное королевство

Раньше я смотрела на него не так, как другие. Для меня он не был беспощадным, бессердечным человеком, которого все боялись. Он был моим папочкой.

Просто любимым папой.

Он был из тех отцов, кто не просто прочтет тебе сказку на ночь, а разыграет ее по ролям. Он щекотал меня, пока я не начинала хихикать.

Он брал меня на пробежки под дождем.

Спасал от монстров в озере.

Папочка никогда не хмурился, глядя на меня. Если день не задался, он просто смотрел на любимую дочь и расплывался в улыбке.

– Тебе удобно, принцесса? – спрашивает он низким, но при этом теплым голосом.

«Принцесса».

В детстве я была его принцессой. Любимой дочкой. Наследием. Произведением искусства.

В горле застревает ком. Я не смогла бы ничего сказать при всем желании, поэтому просто киваю.

На долгие минуты в машине воцаряется тишина.

Рассматриваю линии папиного лица. Острая челюсть и высокие скулы делают его обладателем необычной мужской красоты. На первый взгляд мы совсем не похожи внешне, но если присмотреться, то у меня такие же густые ресницы и подобная форма глаз – просто мои немного больше.

Он облокачивается на сиденье и смотрит на меня. Мы словно два раненых зверя, которые не умеют принимать помощь.

Возможно, так кажется только мне. В конце концов, папа точно знал, где меня найти.

– Понимаю, все это может показаться слишком. – Папин благородный акцент заполняет автомобиль.

«Может показаться слишком?»

Он что, шутит? Он только что вернулся с того света. Можно было сказать и по‑другому.

– Говорил тебе: не готова она, – произносит Нокс, не отрываясь от телефона.

– Это мне решать, – отвечает Итан.

Нокс пожимает плечами.

– Да просто сказал, папа.

«Папа»?

Быстро перевожу взгляд на Нокса. Он только что назвал моего папу своим?

Он мой ровесник; когда, черт возьми, Нокс появился у папы? Он от другой женщины?

– Ты… – Я прочищаю горло. – Ты мой брат?

Нокс отрывается от телефона и подмигивает.

– Приемный брат, крошка.

Ох. Ладно.

Он немного похож на Илая. Поэтому папа его усыновил?

Вообще‑то я сомневаюсь, что папа так поступил только поэтому: он не любит посторонних в узком семейном кругу. Теперь я понимаю, что папина забота о неприкосновенности частной жизни стоит для него на первом месте. Вот почему он держал нас подальше от цивилизации.

Однако все это лишь мои размышления, основанные на том, что я помню о папе. Прошло десять лет, и он мог стать совершенно другим человеком.

– Мне обидно, что ты меня не помнишь. – Нокс дуется, словно ребенок, у которого отняли любимую игрушку.

– Как это я должна тебя помнить? – спрашиваю я.

– Ага. А как же тот случай…

– Нокс! – В голосе папы явно звучит предупреждение.

Нокс пожимает плечами и дальше листает ленту в телефоне.

Ясно. Странно все это.

Крайне странно.

Я смотрю в папины карие глаза. Они такие мудрые и глубокие, что в них можно заблудиться. Наверняка он использует этот проникновенный взгляд, чтобы запугивать собеседников во время деловых встреч.

– Ты воспитывал Нокса все это время? – Я стараюсь, чтобы вопрос не звучал как укор, но не уверена, что у меня получилось.

Папа покинул меня на десять лет. Все это время я считала его мертвым и похороненным в месте, которое мне никогда не найти, тогда как на самом деле он был жив и здоров. Черт, да он воспитывал другого ребенка, пока его единственная дочь жила с родственниками.

– Да в принципе, нет. Мы были предоставлены сами себе, – говорит Нокс.

– Мы?

Он ухмыляется.

– Есть еще кое‑кто.

– Кое‑кто? – Я хотела прокричать, но сил хватило только на сдавленный шепот.

– Помолчи хоть немного, Нокс. – Папин голос кажется раздраженным и уставшим.

– Как скажешь.

Папа снова поворачивается ко мне. Он снимает пиджак и прежде, чем я успеваю возразить, накидывает его мне на плечи.

Одежда пахнет корицей и гвоздикой. Пахнет папой.

– Ты дрожишь. – Он стучит водителю. – Включи печку, Джозеф.

– Хорошо, сэр.

Меня трясет вовсе не от холода, но я не говорю об этом вслух.

Голова трещит от количества вопросов и теорий, но мне трудно их сформулировать. Я постоянно возвращаюсь к воспоминанию, где папа лежит в крови. Вот что происходит, когда тебя сковывает прошлое. Оно всегда с тобой, накидывает петлю на шею и угрожает задушить.

– Что ты помнишь? – спрашивает папа.

– Не все. – Мой ответ трудно назвать даже шепотом.

– А я тебе говорил, – замечает Нокс.

Папа бросает на него красноречивый взгляд и возвращается к разговору со мной.

– Ты помнишь ночь пожара?

Качаю головой.

Его лицо выражает разочарование и облегчение.

– Ясно.

– Впрочем, мне снились кошмары. Ты… Тебя застрелили, ты был весь в крови, пап. Как… Как ты… К‑как…