Кавказский Хищник. Хорошая девочка станет плохой
От подступившего высокой волной возмущения я даже на пару секунд замираю, хлопая ресницами. Это он сейчас серьезно?
Делаю глубокий вдох и выдох. Пытаюсь успокоиться, чтобы размышлять и отвечать рассудительно.
Вроде бы ловлю себя за хвост и усмиряю.
Поднимаю максимально спокойный, выдержанный взгляд на него.
– Анзор, спасибо большое за помощь и участие, но я повторюсь: дальше я сама. Мне больше Ваша помощь ни в чем не нужна…
Поджимает челюсть. Смотрит на меня внимательно и хмыкает.
– «Ваша» – это кого? Мы снова на «Вы»?
– А мы и не переходили на «ты». В простом общении такая форма предполагает дружбу или панибратство, а мы не друзья и ими быть не можем. То, что я могла как‑то не совсем адекватно себя вести от шока и боли, неминуемо последовавших за падением, не говорит о том, что кто‑то дал Вам право вторгаться в мое личное пространство и диктовать свои правила.
Он быстро подходит ко мне и садится на корточки. Прямо передо мной. Горячий взгляд нагло стекает от моего лица к груди, талии, и… упирается между ног.
Я все еще в той идиотской мини‑юбке, но на мне нет колготок, которые были сняты перед наложением гипса, только белье.
Автоматически сжимаю бедра еще сильнее.
Хочется спрятаться от него, скрыться. Это присутствие слишком сильно давит…
– Почему ты такая, а? – спрашивает как‑то вкрадчиво и сипло. И снова улыбается недобро этими своими кончиками губ. Очень опасная улыбка. Почти хищный оскал. – Не совсем адекватно вела себя, говоришь? Рада, а когда вообще ты вела себя адекватно? Строишь из себя хорошую девочку, а сама…
– А сама шлюха или как там… Не помню, как ваша компашка меня обзывала, но что‑то типа того…
Его лицо вмиг становится заостренным и до невозможности напряженным. Челюсти сжимаются.
– Об этом можешь забыть. Ни одна… – делает паузу, выдыхает шумно, – слова тебе больше не скажет.
А я печально усмехаюсь. И правда сейчас грустно и пусто на душе. Устала я… Очень хочу поспать. Вот очень…
– Будете затыкать всем рот и дальше купюрами? В больнице заткнули, чтобы лишних вопросов не задавали, вахтершу подкупили. Кого еще?
А он все смотрит и смотрит. Впивается в меня своими глазищами. Аж по позвоночнику холодок бежит. И нога в гипсе ноет сильнее.
Вдруг протягивает руку к моему лицу и трогает щеку большим пальцем. Вроде как волос с нее убирает, только нет там никакого волоса. У меня все убрано в тугой хвост на затылке.
– Ты права, Рада, мы с тобой точно не сможем быть друзьями… И знаешь, мне нравится, что ты меня на «вы» называешь… Голос сиплый и низкий… Я тебе об этом еще напомню, когда время придет…
– Для чего придет время?
Хмыкает. Встает. Направляется к выходу.
– У тебя в телефоне забит мой номер, Рада. Если что нужно, сразу звони, понятно?
Молчу, стиснув зубы, хотя страсть как хочется ответить: «Непонятно»…
– И когда я буду звонить, чтобы сразу поднимала.
Сжимаю кулаки. Вот же ж… Хамло… Приказывает он мне тут… Он вообще мне кто?
Раздраженно отворачиваюсь к стене.
– Завтра с утра жди медсестру. Придет уколы тебе в попу ставить. У тебя прописан курс антибиотиков и анальгетиков на семь дней.
Эту фразу тоже оставляю без ответа. Таращусь в высокое окно. Долго и упорно.
Отмираю только тогда, когда точно убеждаюсь, что он сгинул.
Козлина. И где берутся такие наглые люди? Сам же вынудил сигануть вниз, сам же сейчас делает вид, что заботится, так еще и как авторитарно!
Резко оборачиваюсь на инстинктах к двери, вздрагивая, когда она распахивается, чуть ли не вылетая из петель.
На пороге соседушка, которая улыбается заговорщицки в тридцать два зуба, сжимая в руках костыли в пластике.
– Офигеть! Это что сейчас было?
Смотрю на нее, подняв бровь.
– Тебя сам Хищник на руках сюда принес? А ты не такая простушка, как мне сначала показалось…
В ее тоне нотки интереса и зависти. Прям такие очевидные, приторные, что аж тошно…
– В туалет не хочешь, Радушка? Или, может, еду какую тебе заказать? Или водички…
– Ты это чего такая вдруг заботливая и сострадающая? – спрашиваю горько‑скептически, а сама почему‑то и без того знаю ответ…
Она скалится, напоминая в моменте шакалиху, а потом вытаскивает из кармана толстовки нехилую такую пачку пятитысячных купюр.
– Мне тут велено за тобой приглядеть… Я готова… Соседкам нужно помогать, – подмигивает мне, а я все. Краснею, как помидор, от ярости. Снова из‑за выходок этого… Срывает все предохранители.
– Теперь слушай сюда, соседушка, – шиплю, словно бы сама хищница, а не побитая кошка…
Глава 10
Ну, что греха таить… Переоценила я свои возможности. Особенно опрометчиво было послать соседку, от которой как‑никак была бы хоть какая‑то помощь. На второй день своего «заключения» в гипсе осознала я это с лихвой. А теперь между у нас с ней был уже не холодный нейтралитет, а настоящая открытая вражда и неприязнь. Нет, она, конечно, боялась высказывать мне что‑то вслух и уж тем более делать пакости, так как страх нарваться на гнев Хищника, видимо, сидел слишком глубоко, но в моем положении это мало помогало. Ирка намеренно почти не появлялась в комнате, то есть помощи у меня не было от слова совсем.
Пачка денег, которую он сунул ей «на мои нужды», тоже нетронутой лежала на столе. Я припугнула ее, что если она прикарманит даже один рубль оттуда, то навру Анзору, что она все потратила на себя, а меня послала.
Ну, а что? Конечно, ничего бы я ему не наврала, но и деньги его, даже опосредованно, ни за что не приму! Просто кину их ему обратно в лицо при первой возможности, и я вернусь в строй.
М‑да, с «кину в лицо» я, видимо, все‑таки погорячилась… Уже один раз кинула… Вот, последствия разгребаю…
Оказывается, у меня совершенно нетренированные руки, а я считала себя довольно спортивной, и физручка хвалила в школе мои данные.
