Кавказский Хищник. Плохая девочка будет наказана

Наказывает за то, что было.

Наказывает за то, что снова попалась ему на глаза, а он не смог равнодушно пройти мимо.

Когда мои рваные всхлипывания переходят в рыдания, он отбрасывает ремень.

– Мы в расчете? Теперь я могу забрать ее? – спрашивает сипло, предельно напряженно, готовый взорваться в любую секунду.

Слишком хорошо его знаю, чтобы не считывать это на уровне телесных вибраций.

Ответа не слышу.

Потому что в ушах дикий звон. Словно бы сотни людей сейчас собрались вокруг, тычут в меня пальцем и гогочут над моим унижением.

Чувствую, как его руки подхватывают меня.

Ягодицы и бедра горят так, словно их десять минут обливали кипятком.

Зарываюсь мокрым лицом в его грудь.

Дышу горько‑мускусным ароматом некогда любимого своего мужчины.

И кажется, теряю сознание.

Просто потому, что мозг не может выдержать все то, что происходит со мной сейчас.

Только лишь одно выхватывает мой мозг в ужасе момента. Быстрый горячий поцелуй сухими губами в висок перед тем, как отдаться мраку.

Или же мне он только мерещится.

 

Глава 3

 

Придя в себя, но не сразу понимаю, где я.

Осознание наступает лишь тогда, когда я слышу, как рвется на мне ткань платья.

Быстро оглядываюсь, преодолевая головокружение. Просторная спальня, огромная кровать с пахнущим лавандой белоснежным бельем и я. Вжатая в подушки, лежу вверх попой.

– Нет, – наступает дикая паника, когда понимаю, для чего на мне рвут платье, – не трогай меня!

Судорожно хватаю руками ошметки разорванной ткани, пытаюсь прикрыться – тщетно.

Анзор (по запаху чувствую, что это он) продолжает свое грязное дело. Теперь с таким же жалобным треском рвется и белье.

Господи. Какой ужас. Я сейчас перед ним распластанная. Голопопая.

– Ты же не насильник. – на глазах собираются слезы, тут же впитываясь в пух через наволочку. То, что он делает, ни разу не эротично. Это. Это унизительно и постыдно.

Он тяжело дышит. Сипло, хрипло. Не отвечает.

– Извращенец чертов. – рычу яростно, собирая последние силы, снова пытаясь вывернуться, но он не дает, более того, сверху наносит еще один сильный шлепок, заставляя меня взвыть – кожа и так кипит от предыдущей его экзекуции.

– Успокойся, сумасшедшая, – цедит сквозь зубы, – последнее, о чем я сейчас думаю, видя твой исполосанный зад, это о том, как тебе засадить! Лежи смирно! Надо осмотреть, насколько глубокие ссадины, и обработать.

Он отходит от меня, когда в комнату стучат.

А я в панике быстро срываю простынь и прикрываю свою наготу.

Минута – и он возвращается с маленькими склянками и пакетом ваты. Раздраженно снова откидывает с меня простынь, не церемонясь, щедро мочит вату в какой‑то жидкости. Шиплю, когда она касается кожи.

И даже не от реальной боли. Просто она такая холодная. Непривычно.

– Тише, – говорит, смягчаясь, – сейчас полегчает. Тут обезболивающее.

Терпеливо, сцепив зубы, выношу все – и как он протирает ссадины, и как втирает в них какой‑то крем. Пытаюсь пережить агонизирующий стыд.

В его движениях и правда ни грамма эротизма или интереса. Все на механике. И он явно сам тяготится тем, что происходит.

Тут же снова прикрываюсь, стоит ему отойти. Шиплю от каждого резкого движения.

Тянет ко мне стакан воды с таблеткой на ладони.

– Выпей анальгетик. Поспишь хотя бы.

Я выворачиваюсь, чтобы взять из рук лекарство, простынь струится по моей груди, оголяя торчащие от холода и напряжения соски. Смущенно натягиваю белую ткань до шеи. Только сейчас доходит – я же совершенно голая. Ужасно.. Перед ним.

– Перестань, не маленькие. Там нет ничего из того, что я уже не видел.

Хоть и отводит тут же глаза, его тон такой пренебрежительный, что мне просто аорту разрывает от какой‑то неправильной, неконтролируемой досады.

Вы чужие друг другу люди.

Все. Баста. Вот так сложилось, что случайно пересеклись.

И вот такая я, жалкая и уничтоженная, явно его не возбуждаю.

Черт, а почему я вообще думаю сейчас про то, что его возбуждает?…

– Скоро рассвет, Рада. Отдохни немного. Препарат сейчас начнет работать, и не будет сильно больно. У меня есть пара дел, а потом я вернусь, и мы поговорим.

Тело утопает в мягкости белоснежного белья. Дневной свет за панорамными окнами в пол слепит глаза. Я провалилась в глубокий сон, но по пробуждении понимаю, что спала не более пары часов.

Пытаюсь пошевелиться – и морщусь.

Потому что тело так ноет, словно бы меня через мясорубку пропустили.

Приподнимаюсь, сажусь, осматриваюсь.

Получается не сразу и с острыми вспышками боли. Наверное, меня еще и продуло, потому что не только мягкие ткани, но и мышцы стреляет при каждом движении.

Когда вспоминаю, что все еще голая, нервно натягиваю одеяло себе до шеи.

И только сейчас замечаю его у другого окна.

Стоит ко мне спиной, говорит по телефону.

Вернее, слушает. Сам молчит.

Высокий, все такой же дико красивый, ноги расставлены, как и полагается уверенному в себе до невозможности мужчине. Оборачивается на шорох и видит, что встала, обмотавшись бельем.

Мне кажется, или его взгляд сейчас темнеет?

– Перезвоню, – губы едва размыкаются, чтобы констатировать.

Откладывает телефон.

Смотрит на меня исподлобья.