Кавказский Хищник. Плохая девочка будет наказана

Которая рядом с ним и была, когда в его жизни появилась я.

Несуразно, нелепо, не к месту.

Наше знакомство с Анзором произошло при странных и нелепых обстоятельствах.

Все началось с того, что он едва не сбил меня на своем гоночном космолете, когда я переходила дорогу на красный свет возле университета в первый сентябрьский день. Потом я случайно облила его кофе на глазах у всего института. А затем… Затащил меня в багажник и привез в свою автомастерскую, где решил «проучить», заперев в комнате над цехом. Но я не собиралась сдаваться наглому кавказцу – и в итоге, когда он явился, чтобы «наказать» меня, мне в голову не пришло ничего лучше, чем сигануть со второго этажа.

Смешно звучит?

Тогда было не очень‑то. Чудом я влетела в потолочное окно машины. Чудом отделалась переломом ноги и ушибами. А еще. Еще это сумасшествие, как оказалось, стало безотказным способом влюбить в себя жесткого и высокомерного бабника, который с того самого дня просто измором начал меня брать. Меня, простую девочку из Иваново, только окунувшуюся в столичную институтскую жизнь.

Я долго сопротивлялась этому натиску. Даже мысли не могла допустить о том, что мы можем быть единым целым. Мы были из разных миров, в буквальном смысле слова. Я – простая русская девочка, у которой впереди много работы над собой, чтобы чего‑то добиться, он – старший сын главы одной из северокавказских Республик, который хоть и бунтовал, забываясь в гонках и тусовках, но никогда не забывал о своих корнях. А еще «корни» о нем не забывали.

Мы разошлись. Нет, не потому, что чувства погасли. Потому что иначе было нельзя. Наш союз был обречен. И в какой‑то момент я даже смогла с этим смириться и как‑то жить дальше, но.

Сегодня и сейчас внутри снова разыгралась такая буря, такое смятение, что трезво и здраво дать определение тому, что я чувствовала, не могла дать.

Скрип. Даже скрежет. Да, мое сердце сейчас не стучало, оно ритмично скрежетало, снова и снова стесывая до боли свои израненные очертания о беспощадно острую правду: Анзор Гаджиев стал таким, как хотел когда‑то его отец, – жестким, циничным, добившимся власти и денег. И в его жизни уже были важные женщины. А я.

Я просто недоразумение, которое он пожалел.

Будь на моем месте вчера любая другая, он бы тоже заступился, если бы она попросила.

Я точно знала.

Потому что слишком хорошо понимала характер Анзора.

Только под утро меня все‑таки вырубает. Это чисто физиология. Просто ресурсы организма не выдерживают.

Мне и вовсе кажется, что я не сплю. Ворочаюсь в постели. Потею, чувствую боль на ягодицах и бедрах от прошедшей экзекуции.

А потом ощущаю, как голой ключицы касаются горячие мужские пальцы, и. их сменяют такие же жаркие губы. Сердце сжимается до размера спичечного коробка и начинает отплясывать в диком ритме.

Тело выгибает следом за тем, как те же самые пальцы ведут от шеи по груди и животу вниз. А потом я снова чувствую губы. Стону. Хочу сказать его имя, но не могу. Оно словно бы застряло внутри. Словно бы я посадила его на цепочку и теперь боюсь выпустить.

– Рада, – слышу рваное, тягучее, жаркое. – Рада.

На животе раскаленным дыханием.

На мочке уха, на переносице.

Как нервный ток.

Как разряд за разрядом.

– Рада.

Сон вдруг рассеивается, и я понимаю, что просто бредила.

Концентрирую взгляд и понимаю, что передо мной сейчас сидит Анзор.

На нем свитер‑поло, классические джинсы. Но его образ сейчас словно бы смазанный. Глаза непроизвольно впиваются в его, стоит мне сконцентрировать зрение. Меня подбрасывает, потому что его зрачки сейчас черные, расширенные, заполняющие почти весь глаз. Губы приоткрыты. Руки сжаты в кулаки.

Я знаю это его состояние.

Как же хорошо я его знаю.

Анзор возбужден. Дико, по‑животному возбужден.

– Прости, что разбудил, но надо поговорить, – говорит он сипло и быстро встает с кровати, отходя в дальний конец комнаты.

Тело все еще знобит от пережитого возбуждения во сне, которое так и осталось спелым фруктом – несорванное, пульсирующее в моей крови.

Анзор совсем вне поля моей ауры. Отошел так далеко, что почему‑то в этот момент стало холодно.

Развлекался ночью с Кристиной? Выглядит лощеным.

Она сама ему одежду гладит и надевает, как примерная женушка?

Останавливаю саму себя в потоке язвительных вопросов, которыми делаю больно только лишь себе.

Про мое состояние он не интересуется.

Просто, удостоверившись, что я проснулась и адекватно воспринимаю его слова, разворачивается и идет к двери.

– Одевайся, пожалуйста, побыстрее. Попрошу принести нам кофе. Времени не так много. Открывает дверь.

Уже в проеме снова на меня оглядывается, имея ответ на мой закономерно застывший на губах вопрос.

– На кресле пакеты с одеждой. Не тяни, пожалуйста. Это в твоих же интересах.

Я делаю то, что он говорит, на автомате.

Не цепляюсь за ощущения и чувства. Не пытаюсь ловить полутона в его взгляде и голосе. Это все пустое. Просто отключаю рассудок. Я так умею, я так уже делала. Не думать, не жать на рану. Просто. Вдох‑выдох. Существование. Это очень просто.

Выхожу к нему, напялив молочный свободный костюм кэжуал. Удобно и безлико. То, что нужно.

Волосы собрала в тугой хвост. На лице ни грамма косметики – мне нечем даже потрескавшиеся, искусанные вчера губы намазать.

В унисон со мной в просторную гостиную люкса девушка из рум‑сервиса заносит поднос с кофе.

Аромат почему‑то не бодрит и не будоражит нос, а уже заранее вызывает во рту ощущение горькой оскомины.

Он смотрит какие‑то бумаги.

Брови напряженно сведены. Взгляд живой и цепкий.

Хищник.

Не зря его так называли.

Таким и остался.

Только, судя по всему, стал еще более опасным.

– Рада. – видит меня, но в небрежно скользнувшем по мне взгляде: «Садись».

Переводит взгляд на горничную, терпеливо ожидая, пока она удалится, не говорит.