Коллекция Энни Мэддокс
Ребёнок, сглатывая слюну, мечтательно перечислял ассортимент лавки, неосознанно копируя манеру уличных разносчиков, пока что‑то не заставило его взять брата за руку и отступить, подозрительно щурясь.
– А делать‑то что надо будет, а, мистр?
– Когда?
– Когда вы пирогов купите. Я тырить никак не могу, мистр. Тётка Джейни у нас шибко строгая, грит, если заметут, то шкуру с меня спустит. А от Джонни толку нету, малахольный он, да и мал ещё.
Покрасневшие веки, бесцветные волосы, остриженные так коротко, что розовые уши просвечивали на солнце, придавая ему отчётливое сходство с кроликом – мальчишка, ловко закинув младшего брата на спину, готов был в любой момент пуститься наутёк, и только надежда раздобыть еду удерживала его на месте.
Мистер Адамсон обвёл взглядом бесконечные ряды прокопчённых дымом и гарью двухэтажных домов, сливающиеся с серой мостовой. Солнце скрылось за облачными тюфяками, и Вентворт‑стрит вновь стала тем, чем и являлась – трущобной улочкой Восточного Лондона, куда даже полицейские не рискуют соваться без крайней в том нужды. Вздохнув, он светски предложил:
– Давайте договоримся так, джентльмены. Вы с Джонни покажете мне дорогу до… – он вынул из кармана записку и сверился с адресом: – Олд‑Монтегю‑стрит, а я на обратном пути куплю вам дюжину пирогов. Идёт?
– Дюжину?! А не врёте?
– Разрази меня гром, – заверил молодой человек и показал блестящий шиллинг, впрочем, тут же предусмотрительно вернув его в карман.
Воодушевлённые предстоящим пиршеством, дети устремились вперёд столь резво, что даже длинноногий мистер Адамсон с трудом за ними поспевал. И маленький Джонни, и его старший брат, чьё имя так и осталось неизвестным, отлично ориентировались на местности, зная все лазейки и короткие пути, ведущие к Олд‑Монтегю‑стрит. Мистер Адамсон, вполголоса чертыхаясь, вслед за ними протискивался меж домов, жавшихся друг к другу так тесно, что приходилось поворачиваться боком; пробирался задними дворами, стараясь сохранять невозмутимость, когда за спиной раздавалось рычание потревоженной стаи бродячих псов или площадная брань угрюмых хозяек; и петлял в лабиринтах серых простыней, источавших больничный запах карболки и фабричной гари.
Вскоре низкие дома ленточной застройки уступили место многоэтажным, и пейзаж кардинально изменился. Здесь не лаяли собаки, а бельё сушили на длинных балконах, опоясывающих строение по всему периметру. Туда же выходили и окна, отчего издалека дом казался картонной коробкой, густо завешанной носовыми платками. Впечатление этот район производил ещё более гнетущее, и у мистера Адамсона впервые мелькнула мысль, что его попросту заманили в ловушку.
Молодой человек обернулся, но дети так же, как и он, хмуро смотрели на оживлённую Коммершиал‑стрит. Маленький Джонни плюхнулся на землю и сжал ладошками озябшие ступни, а старший поковырял мостовую мыском ботинка и сообщил:
– Дальше мы не пойдём, мистр. Нам на ту сторону нельзя, отлупят.
Видно было, что мальчишке до слёз не хочется отпускать в свободное плавание того, кто так щедро обещал расплатиться за услуги проводника, но и на чужую территорию он соваться не осмеливался, справедливо опасаясь неминуемой кары за нарушение неписаных уличных законов.
У мистера Адамсона перспектива самостоятельно искать обратную дорогу тоже энтузиазма не вызвала.
– Вот, держи, – он вынул двухпенсовик. – Остальное получишь пирогами, как условились, но только если дождёшься меня на этом самом месте.
– Ей‑богу, мистр, с места не сойду!
Светлые глаза мальчишки довольно заблестели, и двухпенсовик скрылся в лохмотьях, как его и не было. Так же быстро исчез и мистер Адамсон, который вступил в толпу разносчиков с огромными корзинами, газетчиков, рабочих, докеров в ослиных куртках и уличных торговцев, заполняющих в разгар буднего дня главную артерию этой местности – Коммершиал‑стрит, ведущую к одноимённой дороге и далее к мокрым докам Собачьего острова. В плотном людском потоке среди пыльных кепок, котелков и круглых маленьких шапочек ласкаров какое‑то время плыли его щегольская серая федора и высоко поднятый воротник пальто, но проехал фургон, затем второй, и они пропали из вида.
Однако двухпенсовик мальчишку успокоил. Поглаживая в кармане острый край монетки, он приготовился ждать, не обращая внимания на хныканье уставшего Джонни, зябнувшего босиком на стылой мостовой.
Через час подзатыльники действовать перестали, и ему пришлось снять ботинки и засунуть в них ноги брата. Ещё через два они разделили пополам сэндвич, который так дразняще пах копчёной рыбой, что благие намерения отступили перед урчанием в животе. В пять часов мальчишка занял освободившийся после газетчика закуток и, прислонившись спиной к подвальной двери скобяной лавки, посадил икающего Джонни себе на колени.
От мостовой веяло холодом. Устав наблюдать за мельтешением ног и колёс, дети, прижавшись друг к другу, погрузились в сонное оцепенение. Колокола церкви Святого Дунстана прозвонили вечерню, протяжные звуки растворились в лиловых сумерках, знаменуя окончание дня, и уже не оставалось никаких сомнений, что не видать им ни щедрого мистера, ни шиллинга на пироги.
Хрипло выругавшись, мальчишка принял это стоически. Не первый раз, подумаешь. Двухпенсовик тоже сгодится. Он снял с сонного брата ботинки, обулся, закинул тощее тельце на спину и резво побежал в сторону дома, торопясь успеть до темноты.
Про чистюлю‑обманщика мальчишка уже и думать забыл, и очень бы удивился, если б узнал, что первой мыслью Филиппа Адамсона, очнувшегося ничком на тряском полу фургона среди утиного пуха и куриного помёта, было воспоминание о двух голодных детях, так и не дождавшихся обещанных пирогов.
Подскакивая на булыжной мостовой, фургон с мистером Адамсоном удалялся в сторону Бетнал‑Грин, а модная серая шляпа так и осталась валяться в грязной луже, в неприметном проулке в двадцати ярдах от Олд‑Монтегю‑стрит.
Глава вторая, в которой кухарка миссис Мейси задаёт неудобные вопросы, мисс Данбар, откликнувшись на зов весны, мечтает о сервизе на двенадцать персон, а мистер Бодкин демонстрирует находчивость и трезвый расчёт
Что‑что, а пироги с патокой у миссис Мейси всегда удавались на славу. С рассыпчатой песочной кромкой, подрумяненные до карамельного цвета и благоухающие имбирём, лимонной цедрой и мускатным орехом – устоять перед таким угощением было трудно. Вот и мисс Данбар, вошедшая в кухню Сент‑Леонардса с чёрного хода, не сумела скрыть своего восхищения.
– Ну, надо же, миссис Мейси, вы уже управились! – восхитилась она, и кухарка, вытаскивая из недр духовки последний противень, довольно хмыкнула, расслышав в тоне старшей гувернантки лёгкий намёк на подобострастие. – И когда вы всё успеваете?
