Коллекция Энни Мэддокс
Просто отец постарел, поняла вдруг она. Что же здесь удивительного? Время течёт лишь в одну сторону и никогда – вспять. Отец постарел, а мы выросли. И также будет выглядеть Филипп, когда разменяет шестой десяток, и, возможно, и я. С годами мы вглядываемся в лица родителей как в зеркало, привыкая к тому, что ожидает в будущем нас самих, и удивляет это, пожалуй, лишь того, кто столкнулся с подобным впервые.
Унесли пустую супницу и сразу же подали суфле из креветок. Розовато‑жёлтое, того же оттенка, что и хризантемы в низкой обеденной вазе, с подрагивающей от нежности серединой, оно подверглось самому тщательному осмотру миссис Адамсон. Очевидно, это был решающий момент в судьбе новой кухарки.
Пока суфле раскладывали по тарелкам, Джон Адамсон продолжал увлечённо делиться результатами утреннего прослушивания:
– Первая совершенно ни к чему неспособна. Она убила Скарлатти, просто убила! У второй – зажатая кисть и martellato[1], точно вороны дерутся на крыше. Абсолютно бездарна, тут никаких вариантов. Сжимает пальцы, как бедняк последний пенни. Юного Брэдли придётся взять, пометь это себе, Флитци, – распорядился он, не глядя на супругу, и та отставила тарелку и добросовестно внесла в ежедневник короткую запись. – Он небезнадёжен, по крайней мере, не как остальные. И сразу после ланча свяжись по поводу перевозки рояля, я не хочу опять столкнуться с теми же накладками.
– Дорогой, я и сама не знаю, почему в тот раз так вышло! Я и писала им тогда, и звонила, но этот ужасный человек, распорядитель, такой, знаешь, надменный, не стал даже…
Джон Адамсон, не отвлекаясь от суфле, еле заметно нахмурился, и преданная супруга тотчас умолкла, оставив, впрочем, ежедневник лежать рядом, на краешке стола.
– Фелисити, вы тоже концертируете, насколько я помню? – поинтересовалась Оливия, стремясь заполнить паузу в беседе.
– Нет‑нет, что вы, это было так давно! – миссис Адамсон смущённо улыбнулась и покачала головой. – К тому же мои способности всегда были средними. А плохих музыкантов и так хватает с избытком, как говорит Джон. Я оставила музыку более десяти лет назад, и знаете… Я совсем не испытываю сожалений, – сообщила она радостно. – Ни малейших!
– Тебе никогда не давалось glissando[2], Флитци. Сплошной треск и никакой плавности, – Джон Адамсон промокнул губы салфеткой и пожал плечами. – Помимо всего прочего. Так бывает, и стыдиться тут нечего. Главное, вовремя понять, что тебе дано, а что нет. К счастью, я оказался рядом и сумел предостеречь тебя от ошибок, – на лице его появилась лёгкая улыбка без тени самодовольства, и он вновь нахмурился: – А вот как быть с тобой, Оливия… Я не ожидал, что ты решишь ко мне обратиться. Безусловно, мне приятно, но я даже не знал, что ты занимаешься музыкой. У кого ты училась? Надеюсь, ты отдаёшь себе отчёт, что я отнесусь к тебе с той же объективностью, что и к остальным соискателям?
– Я никогда не училась музыке, отец. Я пришла вовсе не за этим. Мне… Нам с Филиппом понадобилась твоя помощь, – Оливия замолчала в ожидании, пока вошедшая горничная подаст кофе с бисквитами.
[1] В фортепианной технике отрывистая игра с извлечением звуков резко и сильно.
[2] Музыкальный термин, означающий плавное скольжение от одного звука к другому.
Конец ознакомительного фрагмента
