Королевская кровь-13. Часть 1

– Тебе ли не знать, сестра, что там, где есть любовь, всегда есть надежда, – проговорил Ворон, и богиня кивнула с нежностью. – Но сейчас не ощущаю я его: как понять, что отделять, если везде во мне – я? Даже то, что в его жилах течет кровь Белого брата, не помогает мне – сами знаете, мы с Инлием всегда идем рука об руку, всегда сплетены и переходим друг в друга, всегда в нем есть нити моей стихии, а во мне – его. Я стану сильнее в свой сезон и попробую тогда, но если сын мой к тому времени не осознает себя – не выйдет. Тогда, когда брат‑Ветер вернется, попробуем снова. Вдвоем. Он меня знает едва ли не лучше меня самого. Но и вместе у нас может не выйти.

После слов о Инлии все снова посмотрели в зеркала, которые всегда показывали то, что хочет увидеть смотрящий или то, что ему нужно увидеть.

 

На севере Тидусса, в маленькой обители Триединого плакала мать, у которой уже было семеро детей. Восьмой она родила крошечную девочку со скрюченными ножками и ручками и непропорционально большой головой. Такие дети растут плохо и остаются невысокими, и живут куда меньше, чем обычные люди.

Мать вытирала катившиеся по смуглым щекам слезы и отказывалась брать на руки девочку со странными, нетипичными для этой местности голубыми глазами. И отец, стоявший тут же, говорил резкое, тяжелое – жена рыдала все сильнее то ли от вины, то ли от облегчения. Он говорил, что надо оставить ребенка в обители, что пусть растет в приюте, ведь больной ребенок – горе в семье.

И акушерка растерянно отступила, прижимая к себе ребенка и ощущая, как от маленького тельца его идет прохлада, будто излечивающая больную спину.

Боги смотрели внимательно и печально. Сколько жизней они, родившиеся в слабых и больных телах, прожили без родных, кто в приютах, кто на улице, выживая милосердием людей. Или не выживая иногда. И никто из них не обвинял матерей – иногда забота о таком ребенке действительно оказывалась непосильной задачей для семьи. Однако память о материнских руках, о заботе и тепле обычных смертных женщин, смягчала Великие стихии с начала их воплощений в человеческих телах. И каждую из своих невольных матерей они помнили – и добрых, и злых. С добрыми они учились добру, со злыми – тому, как чувствовали себя люди, когда они‑боги были немилосердны к ним.

Заплакал ребенок – неслышно, словно все силы уходили у девочки на это похныкивание. И женщина, закрывающая лицо руками, начала мотать головой – а затем подняла голову и протянула руки. Приложила дочь к груди, знающе направила сосок – и малышка присосалась с жадностью, стала сосать как любой голодный ребенок, прикрыв глазки.

Тихонько шептала молитвы акушерка. Светлело лицо у матери – она уже не видела уродства, видела лишь дитя, которому нужна забота и ее молоко. Задумчив становился отец – а затем, когда женщина подняла на него заплаканные глаза, и его лицо смягчилось.

 

Что же, Инлий Белый эту короткую жизнь проведет в большой, работящей семье, и будет у него и пища, и кров, и забота. И родители его – не плохие люди. Нищие только и необразованные. Но кто не бывал жестоким в пору сомнений, кто в мыслях не допускал страшное, такое, что и вспомнить о себе потом горько?

В зеркалах отражалась вся Тура – и продолжали боги пить амброзию, отдыхая и наблюдая за своей планетой.

С возвращением Корвина затих истерзанный двумя битвами континент Туна, из красного, пылающего, становясь черным. Медленно испарялись озера соленой воды, оставшиеся от призванного Сереной океана, рисуя на черном белые солевые разводы. И только посреди материка блестело лазурью озеро слез богини, свидетель старой битвы Иоанна и Корвина. Оно будет вечным окном памяти для богов.

Висела над богами и людьми черная луна, тоже напоминая о том, о чем не надо никогда забывать.

Разломы, прошедшие по всей Туре и затянувшиеся после сошествия анхель, выглядели сейчас черными шрамами – пройдет время, и они зарастут травой и лесами, и даже следа не останется.

И люди по всей планете, пережив ликование, как муравьи принялись разбирать завалы, восстанавливать все, что разрушено, помогать друг другу, варить еду. Женщины рожали детей, кормили детей, обнимали детей.

– Как хорошо, что жизнь продолжается, – прошумела Серена с умиротворением и печалью. – Я потеряла свою любимую дочь, но она ушла в море на крыльях славы такой, какой не было еще в доме Таласиос Эфимония. Как и твой сын, Ши. Хорошо, что у нас с тобой есть ростки, которые не дадут пасть древу. Будет кому возделывать наши земли дальше.

– Мне жаль, что моим детям пришлось убивать ваших, – проговорил Корвин. Сейчас он выглядел как рыжеволосый и рыжебородый мужчина, но сквозь это лицо просвечивала его суть. – Мне жаль, что моим детям пришлось брать на себя этот грех. Простите ли вы их за это?

– Мы все знаем, что они исполняли предначертанное, – печально сказала богиня и остальные кивнули. – Не они виноваты, а мы, что допустили то, что другого выхода не было. Не за что их прощать. Однако почти все они мертвы из‑за проклятья моей дочери, и следующая жизнь их будет тяжела.

– Теперь, когда мы все здесь, Тура станет устойчивей. Однако надо, чтобы скорее опустевшие троны были заняты, – заметил Хозяин Лесов, который все поглаживал медвежонка за пазухой, почесывал ему, дремлющему, холку.

– Моя дочь еще слишком мала для инициации, – покачала головой Серена, – до первой крови еще шесть лет. Но Туна теперь мирна и остальные материки защищены от цунами, так что планета это переживет. Тем более, что старший тигр готов короноваться хоть завтра.

Желтый изящно склонил голову, подтверждая сказанное.

– Мой сын вступит в силу и наденет корону в ближайшие дни. Но для равновесия надо бы, чтобы и белый трон оказался занят, – напомнил он. – Жаль, что Инлий не увидит коронации его сына. А она обещает быть интересной. И как бы не потребовала личного его присутствия. Придется кому‑то из нас встать вместо брата гарантом коронации.

– Я прослежу, – пообещал Черный. – Белый брат приглядывал за моими землями все это время, разве я не сделаю для него такую малость?

И они все посмотрели в зеркало, показывающее корону Инландеров из белого золота, тихо ждущую в часовне своего часа.

– А ты, брат, – проговорил Красный, глядя на Жреца, – сам коронуешься в Блакории? Пока ты одновременно и смертный, и бог?

Все задумчиво глянули туда, где высился старый дворец Гёттенхольдов.

– Белый брат так берег мои земли, – повторил Ворон, – а я, признаюсь, уже не ощущаю их своими. Мой полоз погиб, моя сила над Блакорией рассеялась. Я знаю там каждый холм и каждую речку, но они уже не мои. Да и будет кому взять две белых короны, правда, братья и сестра? – он усмехнулся. – Кто я, чтобы игнорировать знаки судьбы?

И они все посмотрели на юг Инляндии, туда, где находилось герцогство Дармоншир.

– А что будешь делать ты? – с любопытством полыхнул глазами Красный.

– Отдайте мне Туну, – не стал темнить Черный. – Я ее погубил, мне ее и восстанавливать.

Красный задумался. И нехотя кивнул. Кивнули и остальные.

– Пусть земли у тебя будет больше, – проворчал Воин, – но моя дочь обещала властителю Эмиратов попросить меня о покровительстве. Так что и я не останусь в накладе. Пойду в пустыню выращивать воинов.