Ковен сломленных

– Мальчики и Тео во втором фургоне, а Энох со своим ковеном в третьем, – говорит он.

Я изгибаю бровь, услышав новое имя.

– Твой волк, – объясняет Эврин, заметив недоумение на моем лице. – Матео Торрез, но он попросил нас называть его Тео.

Понимание приходит ко мне, когда я собираю все кусочки пазла воедино. Я всегда называла его Торрез, или Волк, или как‑нибудь еще. Но никогда не спрашивала, как он хочет, чтобы я его называла.

Потираю лицо руками.

– Что за хрень я творю? Отметила парня, чье имя даже не запомнила, пока вы не сказали, как его зовут. А до этого отметила еще пятерых парней, двое из которых теперь почти не смотрят на меня, и это не говоря о том дерьме, которое произошло с Нэшем, Калланом и Энохом. Как вообще, черт возьми, с такой командой мы разберемся с большим и злым Адриэлем?

– Мы же не собираемся ехать к нему домой сегодня вечером и вызывать его на дуэль, Бандитка. У тебя есть время, чтобы образумить своих парней и во всем разобраться. Нам нужно провести разведку, составить план и еще кучу всякой ерунды, прежде чем мы сможем что‑то предпринять.

Я фыркаю.

– Они не козлы, Айдин. Я не могу просто гнать этих парней в том направлении, в котором хочу, чтобы они двигались.

– Разве? – усмехается Эврин.

Качаю головой и изо всех сил стараюсь не улыбнуться в ответ на его дерзкую ухмылку.

– Ни я, ни моя вагина не настолько магические, Эврин.

Водитель фургона начинает кашлять и бить себя в грудь. Упс, похоже, он знает английский. Улыбка расплывается на моем лице, и я удивляюсь, что вообще еще способна двигаться. Весь полет сюда я злилась на свою магию и ее нежелание держать себя в руках. И на парней за то, что они такие упрямые придурки.

– Просто усердно тренируй их и подготовь как можно лучше. Они либо справятся, либо уничтожат друг друга. В любом случае проблема будет решена, – беззаботно произносит Айдин, пожимая плечами.

Я наклоняюсь вперед и толкаю его в плечо. Он смеется и потирает руку, а затем блеет, как козел. Мы с Эврином взрываемся, и я раздраженно вскидываю руки.

– Они не козлы!

Айдин подмигивает, затем, когда мы сворачиваем с дороги, по которой ехали некоторое время, смотрит вперед. Мы окружены деревьями, как и в Утешении, но местность кажется другой. Она равнинная, а воздух насыщен влагой, от которой холод проникает глубоко внутрь меня.

Подъезжаем к большой белой бетонной стене. Темно‑коричневые ворота плавно открываются, пропуская нас внутрь.

Мою кожу покалывает, когда мы проезжаем через магический барьер, и я стряхиваю ощущения чужой магии на своей коже. Оглядываюсь по сторонам. Впереди три здания, все белые, со скошенными темно‑коричневыми крышами. Фургон подъезжает к среднему из них, который к тому же оказывается самым большим. Я ни черта не смыслю в архитектуре, но двухэтажные дома кажутся французскими или, точнее сказать, европейскими коттеджами. Окна расположены на одинаковом расстоянии друг от друга, входная дверь окружена аркой. Дома выглядят простыми, прочными и уютными; на лужайке перед ними растет трава, а по периметру общего участка – большие деревья.

Сильва появляется в дверях среднего дома и перепрыгивает через пару ступенек, чтобы поприветствовать сидящих в фургоне. Ветер треплет его вьющиеся черные волосы, заставляя их плясать вокруг головы. Я сосредотачиваюсь на его лице, на морщинке, появившейся между темными бровями, и на том, как прищуриваются глаза карамельного цвета, когда он подсчитывает количество машин, которые подъезжают к домам. Айдин открывает дверь фургона и вылезает наружу. Сильва раскрывает руки в знак приветствия, и они оба сокращают расстояние, пока не заключают друг друга в крепкие объятия.

Мужчины явно испытывают облегчение, и я вспоминаю, что в последний раз Айдин, вероятно, видел Сильву перед тем, как покинуть ковен. Из фургона выходит Эврин, чтобы присоединиться к приветствию. Я остаюсь сидеть на прежнем месте, еще не готовая отказаться от спокойствия одиночества. Вален и Бастьен выпрыгивают из своего фургона первыми и направляются прямиком к своему дяде. Они обнимаются и шутят друг с другом, но морщинки вокруг глаз Сильвы напряжены, и я понимаю, что он не так рад их присутствию, как притворяется.

К близнецам присоединяются остальные Избранные. Благодаря магии я могу видеть, как с заднего сиденья медленно поднимается Торрез. Его глаза тут же находят мои. Окна всех фургонов тонированы, и я сомневаюсь, что он в самом деле заметил меня, но его взгляд все же встречается с моим. Провожу кончиком пальца по рунам Избранных и понимаю, что метки Торреза все еще нет среди них. Пятеро моих парней поворачивают головы в мою сторону, и я немедленно убираю руку от их меток. Я не собиралась их звать.

Вален направляется к фургону, но Сильва преграждает ему путь.

– Айдин, тебе не стоило привозить их сюда, тут небезопасно, и они еще не паладины, – говорит чародей, похлопывая Валена по спине.

– Я не мог их остановить. Решил держать их поблизости, по крайней мере, они будут под присмотром, – оправдывается Айдин, а Сильва снова заключает Бастьена в объятия.

Бастьен бросает взгляд на меня, когда обнимает своего дядю, и я знаю, что в голове у него вертятся слова о том, что я не доверяю Сильве. Внезапная потребность убедить парня в том, что ему не нужно выбирать, переполняет меня, и я наконец выскальзываю из фургона. Мне все равно, насколько я зла на Сильву, – Бастьен должен знать, что он может любить дядю, который его вырастил, даже если Сильва ненавидит меня, даже если я ему не доверяю. И я никогда не попрошу иного.

Тут я слышу вопрос Сильвы:

– Какого черта они здесь делают? – Его внимание переключается на Эноха и его ковен. – Я же четко сказал, чтобы ты не привлекал старейшин, а вы что сделали? – Вопрос адресован Айдину и Эврину.

– Мы ничего не рассказывали старейшинам, придурок, – сообщает Айдин с раздражением в голосе. – Тут произошла очередная ситуация с рунами, и они здесь, чтобы тренироваться вместе с Винной.

Я не упускаю то, как Сильва напрягся, услышав мое имя. Не упускаю и то, как он посмотрел на Эноха и его ковен, а затем пробежал глазами по новым рунам, которые теперь есть у Бастьена, Нокса и Райкера. Сильва поворачивается, чтобы найти меня, и неодобрение и недоверие в его глазах хлещут меня, как кнут. Он ничего не говорит, просто смотрит на меня, но я чувствую его безмолвное презрение к тому факту, что я отметила еще больше кастеров, запятнала их тем, кто я есть.