Ловушка для Крика

От системы его отключили две недели назад. Он пришёл в норму поразительно быстро. Доктора удивлялись, что у Вика невероятно выносливый организм. Он шутил, что натренировал себя ежедневной уборкой в школе: я могла только молиться и радоваться за него – что оставалось? Так проходил день за днём; ночи я коротала в страхе, потому что Крик может наведаться к Виктору Крейну в больницу и довести до конца то, что не довёл кто‑то куда менее упорный и профессиональный, чем он, но было слишком поздно. Даже пожелай я оттолкнуть Вика, он сам не дал бы мне этого сделать. Я первый раз ощутила себя настолько беспомощной, что впервые жила без плана, одним моментом, боясь даже заглядывать в будущее.

Стоял удивительно тёплый солнечный ноябрь. Я оставила куртку в гардеробе и накинула на плечи халат. Затем прошла по коридору к палате и совсем не удивилась, когда увидела там Аделаиду. Она, нахохлившись, сидела в кресле и что‑то строго выговаривала внуку, пока тот спокойно дожидался перевязки. Голубая больничная рубашка была сверху расстёгнута, обнажая смуглую гладкую грудь и длинную сильную шею. В его вену на руке был вставлен катетер, подсоединённый к капельнице: Вика до сих прокапывали лекарствами. Оба повернулись, когда я открыла дверь. При виде меня Вик с облегчением выдохнул.

– Наконец‑то моя девочка пришла! – провозгласила Аделаида. – Образумь же этого глупца!

– П‑привет, Лесли, – сдержанно поздоровался Вик.

– Добрый день, Аделаида, – я подошла к ней и мягко обняла за плечи, метнув на Вика короткий взгляд. Он лишь закатил глаза. Аделаида похлопала меня по руке и тепло обняла в ответ. – Как себя чувствуете?

– Он сведёт меня в могилу! – возмутилась она.

– Она хочет м‑моей смерти, – заявил Вик.

Я присела на краешек стула возле его койки и терпеливо стала ждать, пока оба выговорятся. Начала Аделаида Каллиген:

– Предположим, моё желание отпраздновать твой день рождения вполне законное, учитывая, что недавно ты едва не помер. Если не думаешь о себе, подумай хотя бы обо мне. Это, в конце концов, мой последний праздник, а ты эгоист и не хочешь уступить бабушке.

– Что за г‑глупости? – проворчал Вик. – Ты п‑проживёшь ещё сто лет и повидаешь п‑правнуков.

Я промолчала, хорошо зная, что он лжёт ей в лицо. Иногда ложь бывает во спасение, но это явно не тот случай.

– Да от вас двоих дождёшься, – фыркнула она. Вик вскинул брови. Я с улыбкой посмотрела на него. – Что ты корчишь мне рожи, Шикоба? В вашем возрасте мы с твоим дедушкой не вели себя как два старика, оставь нас наедине.

– Так м‑мы сейчас и не н‑наедине, ба, – парировал Вик.

– А моё мнение кто‑нибудь хочет услышать? – подала я голос.

– Бабушка не хочет ничьего мнения! Бабушка хочет праздника! – Аделаида стукнула тростью об пол и нахмурилась. – Но, видимо, о нём думаю только я одна. Пожалуй, ты прав. Пойду, не буду мешать молодёжи.

– Д‑да какая из меня м‑молодёжь!

Вик цокнул языком и попробовал встать, но Аделаида смерила его взглядом, и он остался на месте. Она выпрямилась, приняв вид оскорблённой добродетели:

– Но ты, мой милый, знай: у тебя жестокое сердце, раз не хочешь напоследок порадовать человека, который тебя воспитал как собственного сына.

Вик громко расхохотался, наблюдая за тем, как Аделаида, поджав губы, медленно пошла к двери. Видя, что манипуляция не удалась, старая индианка совсем разобиделась и больше к нему не повернулась.

– Ба… – он перестал смеяться и кашлянул в кулак, подавляя улыбку. – Б‑ба, серьёзно, ну, н‑не драматизируй.

Она с гордым видом вышла из палаты. Я укоризненно посмотрела на Вика, и он вздохнул:

– И ты мной н‑недовольна, чикала.

Я потянулась к нему и щёлкнула по носу с заметной горбинкой:

– Почему же, довольна. Просто не вижу ничего страшного в желании Аделаиды отпраздновать твой день рождения.

– Он уже давно п‑прошёл. – Вик притянул меня за запястье. – И я ни‑никогда не праздную.

– Почему?

Он тепло усмехнулся, откинув голову на подушку.

– Не праздную, и всё. Не раздумывай над этим. Я не расстроен, что п‑провёл тот день в больнице. П‑под наркозом выспался лет на двадцать вперёд.

– Но Аделаида расстроена не только из‑за этого. – Я села на край постели и положила щёку ему на плечо, а руку – на живот, устраиваясь удобнее в его объятиях. – Может, расскажешь почему?

– Ну… – он забавно поморщился. – Обычная история, не б‑бери в голову.

– И всё же?

– Ей не нравится, что я так живу.

– В каком смысле – «так»?

Он задумался, помолчал немного. Потом неохотно ответил:

– Во всех смыслах. Паршиво, как она говорит. Она н‑настаивала, чтобы я уехал в Бангор, когда только вернулся из армии. Там мне п‑предлагали хорошую работу.

– Правда? И кем бы ты был?

– Ну…

Он со вздохом взял мою ладонь в свою. На сердце стало тревожно и тепло, когда я увидела их разницу в размерах. На фоне натруженной мужской руки моя казалась почти кукольной, какой‑то ненастоящей. Вик ласково погладил мои пальцы.

– Предлагали заработок в одном местечке, может, слышала – «Энтити Корп». В службе безопасности.

Я покачала головой. Нет, не знала о таком.

– Там недурные условия, – продолжил Вик. – Нормальная зарплата, п‑приличный соцпакет. Специалист вроде меня был бы н‑нарасхват, особенно п‑после службы. Но Адсила осталась бы совсем одна, – он опустил глаза. – К тому времени она была серьёзно больна. Мне не хотелось её п‑покидать, а нанять сиделку оказалось дорогим удовольствием. Да и она бы отказалась от неё.

– Но ты мог бы заработать там и оплатить услуги здесь.

– Это с‑случилось бы не сразу, – помедлив, сказал Вик. – И я не м‑мог бросить её. Не хотел, чтобы она оставалась без меня. П‑понимаешь? Принял решение.

– А забрать Аделаиду с собой?

– Здесь её земля. – Он явно осторожничал. – Она бы н‑никогда отсюда не уехала. Из всех, к‑кто жил здесь раньше, остались только мы с ней. Остальных не стало. А если и мы уедем, местные б‑быстро приберут Мусхед и землю к рукам.

– Разве это так важно, – усомнилась я. – Земля. Вы могли бы продать её. Выручили бы много денег.