Ловушка для Крика
Он всегда терялся, когда ему задавали такие вопросы, потому что знал: ничего хорошего от этого не жди. В Скарборо было мало детей, которые хотели бы играть с плохо одетым смуглым мальчиком Виктором Крейном. Родители смотрели так, словно он был грязным, вшивым или заразным. Иногда он слышал: «Господи, Энди, Тедди, Джон, Джордж или Френк, или бог знает кто ещё, не подходи к нему: в чём, чёрт возьми, у него руки?» Вик мог бы ответить, в чём. Чаще – в пыли: он лазал везде, куда можно было залезть. А ещё – в синяках, ссадинах и царапинах, и не только руки. Он частенько ходил битым. Его колотили и ровесники, и ребята постарше. Иногда и взрослые прогоняли из продуктового или хозяйственного магазина. Бывало, он ходил за покупками один, если бабушка чувствовала себя дурно. И бывало ещё, возвращался с пустыми руками, растерянно выкладывая из нашитого кармашка за пазухой рубашки деньги, до которых дело не дошло. Тогда Адсила Каллиген тихо ругалась на цалаги[1], и Вик опускал взгляд, но запоминал каждое изощрённое грязное выражение. Она ругалась со всеми. Со школьным советом, с продавцами, с хозяевами магазинов, с водителем автобуса, который частенько пропускал остановку у озера Мусхед, просто не доезжая до неё, и Вик вынужден был бежать в школу на своих двоих и, конечно, часто опаздывал, а потому получал от учителей нагоняй. Здесь, на клочке земли чероки, которых местные жители пытались выгнать из Скарборо, но так и не смогли, остались только старики, а их дети и внуки разлетелись, словно птицы; покинули старые трейлеры, натыканные посреди леса, будто сигнальные флажки на егерской охоте. Вик часто думал, что это место похоже на кладбище, только вместо надгробий – трейлеры: «Хобби» и «Табберты», симпатичные «Джейко» и купленные через бог весть сколько рук «Клаусы». Автодома‑развалюшки – прицепы, которые уже никогда и никуда не поедут, так же как и их едва живые хозяева, покинутые целым миром.
В школе у Вика тоже не клеилось, и с годами всё стало только хуже. Ребята дразнили его. После спортивных занятий мальчишки дружно воротили от Вика носы, когда он появлялся в раздевалке. Пахло от него точно так же, как от каждого пацана, вымотанного на футбольном поле или после пробежки, но ему громко говорили, что он воняет, потому что воняют все индейцы – так говорили взрослые. Когда он заходил в душевую, ребята разворачивались и напоказ покидали её. Даже проказа не заставила бы их бежать прочь с такой же прытью. Когда Вик в старших классах стал квотербеком[2] в школьной команде по футболу, ему частенько советовали «намылить задницу получше и отскоблить всё своё дерьмо». Вик был смуглым и загорелым, и он знал, что от шутки с дерьмом страдали все латиносы и чёрные в школе. Но он не был просто мексиканцем. Он был индейцем. Красной тряпкой для быка. Существом бесправным и ещё более презираемым.
С Виком мылись только ребята вроде Рори Джонса: он был близоруким «четырёхглазым» занудой в толстых очках в роговой оправе. Или Дад Тейлор, местный дурачок с фермы за городом, неспособный связать нескольких слов в простое предложение. Вик страдал в такой компании. Он старался быстро намылиться, смыть с себя пену и покинуть душевую, потому что боялся подцепить от них смирение своей чёртовой судьбой неудачников, будто заразу. Сам он не считал себя неудачником.
Если кто‑то всё‑таки общался с Виком нормально, к делу подключалась компания Палмера. Старший сынок шерифа, Люк, со своими ребятами не давал ему прохода. Люка бесил Виктор Крейн со своей дурацкой косичкой, со своей мерзкой надменной бабкой, со старой холщовой сумкой с аккуратно подшитым ремнём, в которой он носил школьные принадлежности, с непокорным гордым взглядом, хотя он нищеброд и красный ублюдок, – бесил до такой степени, что он не мог не травить его. Если и был у Вика самый главный враг, так это он. Люк Палмер. Вик готов был клясться: отстань от него Люк, и отстали бы все, но легче было поверить в инопланетян или второе пришествие, чем в это. Ненависть между ними год от года росла и крепла. Если и была в мире стабильность, так только в том, что Виктор и Люк ненавидели друг друга стабильно сильно. Они дрались почти каждый день, и Вик в средней школе ходил постоянно битым. В старшей он, как нарочно, вымахал за первое же лето и стал особо выделяться среди ребят ростом. Худощавый и нескладный прежде, дразнимый за это в шестнадцать, он вдруг стал рослым и жилистым. Из длинного и носатого его лицо стало длинным, носатым, но интересным. Девчонки иногда посматривали на него по‑особенному. Что уж говорить о Рамоне Монаган, с которой он проводил почти что каждый день.
Рамона была для Вика всем. Уж если нашлось чего хорошего в его не самой простой юности, так это она: маленькое рыжее солнышко, тёплый лучик. Она переехала в Скарборо из Нью‑Йорка, когда Вику было двенадцать. В свой первый же день подошла к нему в столовой, опустила поднос на его стол и села рядом, точно её место всегда было рядом с ним. Она с интересом спросила, индеец ли он, и не стала смеяться, когда он с вызовом ответил дрожащим голосом: «Да». Кажется, проронила только – «круто» и предложила прогуляться по городу после школы, быть может, Вик знает какие‑нибудь прикольные места. С тех пор они были неразлучны.
Маленькой она не обращала внимания на слухи, которые о нём ходили, и не понимала дурацких шуток о нём. На косые взгляды и сплетни закатывала глаза, считая дикостью, что можно гнобить человека за его цвет кожи и происхождение. В школе все любили её: и учителя, и одноклассники, и она была из категории крутых ребят и дружила со всеми, но с ним – особенно. Родители устраивали ей регулярные головомойки: им не нравилось, что она спуталась с Виктором Крейном. Ясно почему. Он жил небогато, с ворчливой старухой, которая вела себя так горделиво, точно была ни много ни мало индейской королевой. Ходили слухи, что там, на индейской земле, торгуют наркотой и палёным алкоголем. Вик мог бы ответить, что старики, которые остались в трейлерах, заняты совсем другими делами, и у них нет лишних денег на наркотики, разве на дешёвое пиво, но этих людей было не переубедить. Он знал, что всё было немного иначе. Это у чёрных дилеров в промышленном квартале Скарборо можно было купить травку или чего похуже. Но в чём‑то скарборцы из благополучных районов всё же были правы. Индейские ребята, не успевшие сбежать к лучшей жизни, которая их, собственно, нигде не ждала, на крохи заработанных денег спивались и кололись наркотиками, потому что знали, что будет дальше.
Ничего хорошего.
Так или иначе, Рамона Монаган и Виктор Крейн подружились. Оба были слишком упёртыми. Оба оказались нужны друг другу. Никто не смог этому помешать. Это был факт, который предстояло принять как данность – и в школе это приняли, пусть и с неохотой.
Благодаря Рамоне Вик держался и каждый день находил повод чувствовать себя счастливым, даже если это было очень маленькое и хрупкое счастье. Разумеется, он с первой встречи по уши влюбился в Рамону, потому что иначе не могло быть с мальчишкой, которого все до этого дружно ненавидели.
[1] Цалаги – язык индейцев чероки, а также алфавит, созданный вождём Секвойей (Джорджем Гессем) в 1891 году.
[2] Квотербек (от английского Quarterback) – позиция игрока в американском и канадском футболе. Игроки этого амплуа являются членами команды нападения и отвечают за организацию игры всего коллектива.
