Ловушка для Крика
Когда Чеза Наварро, его семнадцатилетнего соседа, вытащили из петли фиолетовым, с запавшим языком и мокрыми штанами – перед смертью он обмочился, – а потом похоронили, Вик благодарил Рамону за то, что она была рядом, и у него не было ни единой мысли поступить, как Чез, который бросил школу ещё в средних классах и старался никуда не выходить за пределы индейских территорий. Он не выдержал того, что выдерживал Вик. Он очень устал быть тем, кем был, и долго дёргался в петле, прежде чем сломал себе шею. Старик Тед Наварро не плакал на погребении. За всю жизнь у него не осталось слёз, и он мучительно тёр сухие заплывшие глаза платком, надеясь выжать вместе с влагой хоть каплю внутренней боли. Но она была запечатана так глубоко, что он не стал бороться с ней. Набрал камней в карманы старой куртки, зашел в Мусхед[1] и там остался. Чез был у Теда один: сын работал в Бангоре на металлургическом заводе и пять лет назад свалился в раскалённую печь. Говорили, он был пьян, потому так всё и случилось. Кто‑то видел, что к печи его толкнули, но сказать, что он напился водки, было гораздо проще. Потому что он был индеец, а они, как знали все белые, много пьют.
И вот Вику и Рамоне исполнилось по семнадцать, и тем октябрём они пришли на пляж. Это было их место. Рамона знала: родителям очень не понравится, если узнают, что она снова тусуется с Крейном, но разве ей было до них дело? До них – нет, но до другого человека, который очень ей нравился, – вполне даже…
Она бросила рюкзак на песок и попробовала залезть на парапет. Вик положил свой рюкзак рядом. Он не мог ни в чём ей отказать: он любил Рамону. Она это хорошо знала и, Вику казалось, этим его чувством в последнее время вволю пользовалась. Он не возражал. Она была одной из самых популярных старшеклассниц – и его лучшей подругой, хотя все из её компании считали его кем‑то вроде её диковатой собаки или личной тени. Вот только она ему – больше, чем просто подруга, снизошедшая из жалости до такого маскота, как он.
– Ну пойдём, – настаивала она. – Там будет весело.
Вик помог ей взобраться на парапет. Она держалась за его руку и до забавного важно шагала, пока холодный ветер трепал её волосы и красивый бежевый плащик. Вик улыбнулся. Он не мог сказать ей «нет», когда она была такой смешной.
– Затея т‑так себе, – всё же признался он, сунув руку в карман мешковатой вельветовой куртки.
– Ты с ними говорил? Ты с ними был в одной компании? Они тебя знают лично?
– Нет.
– В том и дело, ворчун. Как ты можешь сказать, что тебе что‑то не нравится, пока не попробовал это? – рассудила Рамона. – Тебе полезно общаться с кем‑то, кроме бабушки.
Она подошла к краю парапета. Вик со вздохом подхватил её под бёдра и поставил на песок, заметив:
– И тебя. П‑плюс в школе мне хватает о‑о‑общения.
– Я говорю про нормальное общение, Вик, и нормальную компанию.
Они побрели по пляжу. Рамона закинула руку ему на талию и медленно шагала, утопая в песке. Вик задумчиво смотрел себе под ноги. Они дошли до старого топляка, и Вик сел возле него первым, прислонившись спиной к когда‑то размокшей и вновь высохшей коре, ставшей жёсткой, как наждак. Рамона сморщила нос.
– Я в юбке. Ты не против…
Вик знал, что она сделает это, но всё равно его бросило в жар. Раньше они были детьми, и симпатия между ними была детской, но теперь оба выросли, и что‑то зрело между ними в последние несколько недель. Что‑то особенное. Он чувствовал это, мучительно‑сладко, до боли в костях, и кивнул. Рамона шутливо, совсем как прежде, оседлала его колени, раздвинув ноги в складчатой юбке, и пристально посмотрела в смуглое лицо.
– А ты туда п‑пойдёшь?
Рамона улыбнулась. Вик помрачнел.
– Хочешь, чтобы я гуляла только с тобой? Нет, Шикоба, прости, у меня другие планы на сегодня.
– Дразнишься, – упрекнул он. – Как т‑тебе не стыдно. Я же буду б‑беспокоиться, я совсем н‑не знаю т‑тех ребят.
Рамона сощурилась. Осеннее солнце бликами играло на её веснушчатых щеках. Она поправила воротник старой куртки Вика, невозмутимо отряхнула от песчинок его джемпер на груди. Оставила там ладонь. Вик поднял на неё взгляд. Он делал вид, что спокоен, но Рамона слушала удары его сердца и знала, что это не так.
– Мне совсем не стыдно, – шепнула она и наклонилась к Вику.
Он не отстранился и не вздрогнул: миг, когда она потянулась к нему и коснулась губ, он запомнил навсегда. Рамона прикрыла глаза, Вик не стал. Он видел её бледные перламутровые веки, видел выпуклые глазные яблоки под тонкой кожей. Чувствовал запах кардамона и гвоздики от кожи, и таким же по вкусу был их поцелуй. Рамона, его Рамона, доверчиво прижалась к груди и запустила пальцы в его тёмные гладкие волосы. Между его прядей они казались тонкими и фарфоровыми. Когда она отодвинулась, её губы были розовее обычного.
Вик молчал, разглядывая её лицо так, словно видел впервые. Каждую веснушку, и рыжие брови‑полумесяцы, и светло‑зелёные колдовские глаза. Вздёрнутый нос и приоткрытые пухлые губы. Это был его первый поцелуй с ней, не считая тех, что она дарила ему раньше на каждое Рождество в щёку, когда они обменивались подарками, и он не понимал, как она могла достаться ему. И даже не удивился бы, если бы сейчас из‑за бревна кто‑нибудь выскочил с воплями: «Это розыгрыш!» В последнее время она отдалилась от него, они перестали часто видеться после школы. Он много работал на спортивную стипендию, чтобы потянуться следом за ней в колледж, а она проводила всё больше времени со своими новыми друзьями. Но теперь, в эти несколько недель, всё изменилось.
– Тебя хватил удар? – усмехнулась Рамона. – Или ты так удивлён?
– В‑второе, – сказал он коротко, потому что не мог совладать с голосом и сдал бы себя с потрохами.
– Тогда удивлю тебя ещё больше.
И она снова его поцеловала. Этот поцелуй был совсем другим. Она раскрыла языком его рот, сжала волосы на затылке. Вик забыл всё, чего боялся. Теперь и он смежил веки, крепко обнял Рамону за талию, и его ладони скользнули на бёдра девушки, прижав до стона крепко к себе – почти с отчаянием. Рамона вздрогнула, когда он легко закусил кончик её языка и вобрал его глубже. Она не ожидала от него такого. Она думала, что знает его как облупленного и он на это не способен.
«Был у него кто‑то до меня? Или всё же нет?» – промелькнула у неё мысль, и она упёрла ладонь ему в грудь и мягко отстранилась. Его тёмно‑серые глаза лихорадочно блестели, словно он был болен.
Болен ею. И наконец узнал свой диагноз.
– Ну что, – шепнула она, погладив его по скуле большим пальцем, – и ты отпустишь меня туда одну?
Вик мягко обнял её и покачал головой. После того, что случилось, он не мог так поступить, и Рамона знала это.
– Тогда вместе?
«Вместе». Какое хорошее слово, и как приятно оно звучало. Лицо Вика просветлело, и он кивнул. Рамона поцеловала его щёки, рассмеялась и слетела с рук.
Этот день Вик провёл рядом не со своей подругой, а, возможно, с любимой девушкой. Они много говорили, и всё было, как и прежде, хорошо, за исключением одного. Она теперь принадлежала ему, а он – ей, и Виктор Крейн, кажется, впервые так долго улыбался, радуясь, что всё в его жизни сложилось.
[1] Мусхед (англ. Moosehead Lake) – крупнейшее озеро штата Мэн и одно из наибольших естественных пресноводных озёр в США.
