Матабар II

У меня здесь есть стол, стул, кровать, с которой свешиваются ноги, и шкаф. По наставлению того незнакомца (о нем я рассказывал в прошлом письме) из второй канцелярии, я не выхожу из комнаты.

Прости, что до этого писал редко. Немного закрутился. Познакомился с Великой Княжной Анастасией. Ты только не пугайся! Я не попал ни в какую передрягу, просто мы с ней столкнулись в подвале и… Да, согласен, звучит странно.

Она хороший ребенок. Немного одинокий, чуть‑чуть грустный, но хороший. Чем‑то напоминает мне Эрти.

Как он, кстати? Как здоровье? Что говорят врачи Дельпаса? И вообще расскажи, пожалуйста, любимая матушка, как вы там устроились? Все ли хорошо? Повезло ли с соседями, выплачивают ли твою пенсию, устроился ли Келли? Буду рад любым новостям и историям из вашего быта.

Очень скучаю по тебе и брату, матушка. Считаю дни до возможности снова вас обнять.

Что до меня, то Метрополию я нахожу вполне сносной. Наверное, от этих слов отдает снобизмом, но ты уж прости если мой язык, за эти дни, заразился местной манерой речи.

Сама же столица… все те байки и истории, которые мы слышали на фестивалях, матушка, они скорее даже преуменьшают то, что видели здесь мои глаза. Но одно все еще не готово принять мое сердце.

Помнишь в любимой поэме дедушки, про рыцаря Маренира, были такие строки: „Красками остывающего лета солнце разрисовало небо поцелуями статной осени?“ Так вот здесь, в Метрополии, все краски, что смогло отыскать солнце – это все оттенки серого.

Я никогда не думал, что у этого цвета может быть столько вариаций. И, наверное именно поэтому, кто бы не строил изначально сей град, он решил поспорить с небом и все краски закатов и рассветов использовать в расцветках домов. Ты себе не представляешь какие пестрые и прекрасные здесь здания, набережные, мосты, многочисленные памятники и дворцы. Даже в самых удивительных сказках дедушки об Эктасе я не мог представить себе такого, что увидел здесь.

Но, несмотря на красоту, нахожу многое здесь пустым и бездушным. Как здания, так и людей. Не всех, конечно, но многих. И, самое смешное, драгоценная моя матушка, что чем выше здание и чем больше человек – тем меньше в них настоящего.

За меня не переживай. Ем много. Сплю еще больше. В передряги не попадаю. В общем и целом – жду окончания срока своего путешествия, чтобы вернуться обратно к вам.

Завтра утром уже состоится церемония зачисления в Императорский Магический Университет.

Дельпас пусть и большой город, но, все же, далек от столицы, так что к тому моменту, как это письмо дойдет ты, возможно, увидишь в газете мое фото рядом с Императором. Человек он, как мне показалось, правильный, но немного странный, впрочем это не наше дело.

Жду Нового Года, матушка и обещаю, что еще до наступления полуночи я обниму тебя крепко и мы сможем до утра обмениваться историями.

Люблю. Целую. Обнимаю.

Твой сын,

Арди.

До скорой встречи.»

 

Ардан поставил подпись, после чего закрыл чернильницу, отложил ручку и убрал письмо в конверт, который тут же спрятал во внутренний карман пиджака, висевшего на спинке простенького стула.

Он не всегда писал Шайи правду, но в том, что касалось покоев во дворце – не соврал. Это действительно оказалась небольшая комнатушка, несравнимая с той, что выделили ему герцоги Анорские.

Из освещения здесь обнаружилась лишь масляная лампа, по стенам местами ползли трещины, а паркет на полу скрипел не хуже ворчливого старика. Но это волне объяснимо, учитывая сколько во Дворце имелось покоев и если бы каждая из комнат для гостей и постояльцев выглядела так же, как у Анорских – казна бы разорилась всего за пару лет.

Разумеется, где‑то в других частях кажущейся бесконечной обители Императора находились и куда более пышные покои, скорее всего посрамившие бы весь особняк Анорских, но где Ардан и где эти самые покои.

Да он и не претендовал.

В той комнате, где он проводил последние дни, окно выходило аккурат на набережную и, по ночам, юноша мог наблюдать за тем, как яркими огнями вспыхивает город и распускает сияющие лепестки бутон ночного неба. Но не над головой, как привык Ардан, а наоборот – внизу, на поверхности шумящей черной реки, порой спокойно ласкающей гранитные берега, а иногда и обрушивающейся на них разъяренным змеем. На её небольших пенящихся барашках и посреди густой глубины горели отражения фонарей, автомобильных фар и окон домов и дворцов, складываясь в созвездия завораживающие, но незнакомые.

И, порой, посреди них, мифическими зверями и птицами, степенно проходили лодки и паромы, а иногда даже корабли. Ардан видел один такой. Без парусов, из металла, с громадными пузатыми трубами, чадящими черным, едким дымом. Из учебников он знал, что так выглядят гражданские пароходы, но увидеть воочию громаду, сродни титану‑Шагальщику не знавшей равных по размерам, это и вовсе непередаваемое ощущение.

Так Ардан и проводил свои дни сидя у окна, наблюдая за городом, иногда открывая учебник Незнакомца. Четырежды в день ему стучали в дверь, после чего в комнату заходил один и тот же камердинер с подносом простой, но сытной еды. Он оставлял его на столе, а через час возвращался за посудой.

За все это время, кстати, Арди ни разу не принесли блюдо из домашней птицы или животины, что о многом говорило.

– А в Алькаде уже все замело, – прошептал Ардан, теребя в руках подвеску в форме дуба.

За окном же лил дождь. Он не прекращался со вчерашнего утра. То морось, то проливной, то редкий и косой. Самый неприятный. Постоянно заливающий за воротник или режущий глаза.

Странная погода.

– С прискорбием вынужден заметить, что, добрый господин, в нашем городе снега не предвидится вплоть до Белого месяца.

Еще до того, как незнакомый, немного шипящий голос договорил, Ардан схватил со стола нож и обернулся. Он ожидал увидеть кого угодно, но только не то, что открылось взгляду.

Сперва ему вообще показалось, что голос лишь причудился.

– Я здесь, добрый господин, чуть ниже.

Арди медленно опустил голову и там, около шкафа, стоя с ровной спиной, бравируя острой, как нож, армейской выправкой, стоял… кот.

Ардан даже глаза протер, но ничего не изменилось. В его комнате, в самом сердце Империи, во Дворце Царей Прошлого, в забавном зеленом мундире с несколькими, явно самодельными, оловянными медалями, подпоясанный широким ремнем, в крикливых красных сапогах, украшенных хохломой (старинный Галесский узор, который Арди в детстве показывала мама), с тонкой, изящной саблей у пояса, стоял не самый обычный, но, все же, кот.

– Позвольте представиться, – щелкнув каблучками сапог и обмахнув себя пушистым, длинным хвостом, кот изящно поклонился. – Меня зовут Тополь, воин из доблестной дружины Хвоста и Лапки, к вашим услугам, добрый господин.

Воин из дружины… кажется, если Арди правильно помнил уроки истории, то дружинниками в прошлом называли воинов, служивших царям и князьям. Мама, порой, пела о них песни. Те назывались былинами.

Вот только у них никогда не было самоназвания…