Медвежий край

Тут очнулась и соседка, кинулась к пришелице, и в четыре руки они сумели усадить её на стул. Костенкова зачерпнула в кружку холодной воды, Антонина сунула ту в руки женщине, придерживая её ладонь, и украдкой потянулась к дару. Довольно и того, что она не сумела скрыть своей принадлежности к числу врачей, а если местные узнают, что она ещё и жiвник талантливый и хорошо обученный – вовсе житья не дадут. Это в большом городе, хоть нередко приходилось сталкиваться с невероятными просьбами – чуть ли не мертвеца поднять, – всё же можно попытаться объяснить людям, что одарённые – не значит всемогущие, талант этот был неплохим подспорьем, но ничего и никогда не решал. А здесь, в глуши, кто знает, что о чародеях думают?

После глотка воды, а больше благодаря чарам пришелица, Авдотья Брагина, сумела наконец внятно рассказать, что случилось. Её сын, мальчишка десяти лет, сорвался на прибрежных камнях и сломал себе правую руку, причём явно со смещением. Конечно, товарищи по играм не сумели нормально помочь, благо хоть до больницы довели, а местный фельдшер только одно и предложил – ампутацию. Что делать с такой рукой, он понятия не имел. А перепуганная мать как раз вечером слышала от кого‑то, что в доме исправника вроде как докторша из столицы завелась, ну и кинулась к ней, настрого запретив калечить сына.

– Дайте мне минуту одеться.

Когда Антонина натягивала сапожки и застёгивала пальто, у неё отчаянно тряслись руки, а в голове взапуски метались параграфы из учебников и слова наставников, смешиваясь в страшную неудобоваримую кашу. Она точно знала, что изучала этот вопрос и даже ассистировала в госпитале, но совершенно ничего не помнила. А мысль, что ей сейчас предстоит самой, одной, без помощи и руководства собирать мальчишескую руку, приводила в ужас. Отчаянно хотелось бежать не в больницу, а на пароход и слёзно умолять капитана забрать её из этого страшного места. Причём непременно отчалить прямо сейчас, не дожидаясь окончания погрузки.

– Ведите, Авдотья, – скомандовала Бересклет, выходя в горницу с саквояжем. Она явно сумела вполне убедительно изобразить уверенность: безутешная мать воспрянула духом и помчалась к выходу.

Пути до больницы Антонина не запомнила, а то, что Дарья Митрофановна увязалась с ними, и вовсе обнаружила уже на подходе к цели – одному из каменных зданий на другом конце города. Всю дорогу девушка пыталась справиться с обуревающей паникой, успокоиться и взять себя в руки, иначе с таким тремором и начать операцию не выйдет, не то что сделать хоть что‑то правильно.

Операцию. Господи, она в самом деле собиралась оперировать живого человека. Одна! А ведь даже не помнит, положила ли набор инструментов, подаренный отцом, ещё когда у дочери открылся дар и стало понятно, что та хочет пойти по стопам родителя. Хорошие инструменты, замечательные инструменты, дорогие, качественные, которые она никогда не брала в руки. Отец дарил их будущему талантливому хирургу…

А материалы‑то у неё есть? Шовный точно был, а остальное? Чем кость скреплять?!

Бересклет уже рысью взлетала на высокое крыльцо, запыхавшаяся от быстрой ходьбы, когда в голову пришла мысль, что можно было попросить кого‑то довезти их, тем более телеги попадались. Но что уж, хороша ложка к обеду!

У тяжёлой рассохшейся двери курил дрянные, едкие папиросы хмурый сутулый мужик высокого роста, нескладный, весь чёрный, помятый и обносившийся. Антонина бы и внимания на него не обратила, если бы не засаленный белый халат.

– Вы фельдшер? – спросила, хмурясь.

– Ну, – буркнул тот.

– А где пациент? И почему вы здесь?!

Возникло жуткое подозрение, что мальчик умер, пока его мать бегала за Антониной. Но больше испугало не оно, а робкая надежда именно на такой исход: тогда бы не пришлось ничего решать. Испугала, а потом – разозлила, потому что отступать перед трудностями Бересклет не привыкла.

– Да там. – Фельдшер махнул рукой.

– А вы почему тут?

– Так эта припадошная велела не трогать. – Он дёрнул плечом.

– И что, вы даже кровь не остановили?! – возмутилась Антонина. Злость её от этого открытия распухла и начала потихоньку выдавливать страх, только девушка уже не обратила на это внимания.

– Мне чё, больше всех надо? – скривился он. – Сказали не лезть.

– Ах, вы всегда делаете то, что вам сказали? Тогда бегом марш мыть руки! Будете мне ассистировать!

– Чёй‑та? Вот мне ещё девка какая‑то указывать станет! – выцедил он и выпустил клуб вонючего дыма Антонине в лицо.

Та отшатнулась, уловила гаденькую ухмылку и в первый момент задохнулась от негодования и обиды. Глубоко вдохнула, благо дым уже рассеялся на ветру, вознамерилась выдать гневную тираду о долге и обязательствах… А потом споткнулась о всё ту же ухмылку и презрительный взгляд и осеклась.

– Что ж, воля ваша, – коротко бросила она. – Авдотья, покажите, где вы сына оставили?

– Но как же… – пробормотала та. Обе женщины неловко переминались с ноги на ногу и в спор не лезли.

Это неприятно царапнуло. Мать так отчаянно бросилась спасать своего сына, а против подобного равнодушия – и слова не сказала.

– А с ним пусть Березин разбирается, – бросила Бересклет, всем весом налегая на тяжёлую дверь.

– Зря вы так, барышня, Артём – Ларина родня, градоначальника нашего, тот его во Владивосток аж снаряжал учиться, тутошний он, выучился вот… – забормотала Авдотья, показывая дорогу по коридору.

– Ему же хуже, – сухо уронила Антонина.

Пострадавший обнаружился в небольшой комнате аж с тремя большими окнами на разные стороны – нечто неслыханное по местным меркам, – но всё равно достаточно тёмной, облака с неба никуда не делись. Кажется, это была операционная, но от её вида кого‑то из институтских профессоров постарше мог бы хватить удар. Грязные окна, всюду пыль. Холодно и стыло – непонятно, сколько здесь вообще не топили. Операционный стол, на котором лежал мальчишка, по краям побила ржа.

Пациент был бледным в синеву, но оставался в сознании, и по крайней мере кровь ему всё‑таки остановили: на плече раскуроченной руки затянули жгут. Над мальчиком рыдали две перепуганные девицы постарше и неловко мял в руках шапку щуплый мужичок с козлиной бородой и влажными серыми глазами. Что с рукой у пострадавшего в самом деле беда – издалека видать.

Антонина поджала губы, но выговаривать за состояние операционной было некому. И приводить её в порядок, кажется, тоже.

Стоило начать составлять в голове список необходимых действий, и опускались руки. Бересклет привыкла к другим условиям и другой работе, она ведь не военный медик, чтобы быть готовой к любым обстоятельствам! И ладно бы ей пришлось вскрывать здесь труп, но лечить живого ребёнка? Дар поможет обезболить, если постараться – избежать заражения, ещё что‑то по мелочи подлатать, но – и только! Всё остальное предстояло решить ей самой. Как‑то. И это если в худо‑бедно обустроенной операционной, а здесь…

Антонина не знала здесь ничего и никого, не понимала даже, где взять воду, но осознавала: если просто стоять посреди комнаты и глупо хлопать глазами, ничего хорошего не выйдет. Требовалось с чего‑то начать, и она начала со своего пальто, вопросов и поиска запасов.