Медвежий край

Привыкла к блюдечку под стулом и другим суевериям. Березин в борьбе за просвещение не помог, посоветовал не обращать внимания, и Антонина вскоре сумела выкинуть эту мелочь из головы. Вспоминала только тогда, когда мерещилось какое‑то шевеление и серые тени. Не иначе – игра отсветов в глухом углу, потому что крупновато для мышей и не похоже на крыс. Грызунов в избе девушка вообще не видела и не слышала, отчего очень восхищалась их скрытностью, не верила, что их может не быть.

Предсказание Сидора об отношении горожан сбылось, к Антонине не потянулась вереница страждущих – даже тогда, когда и стоило бы обратиться к врачу. Благополучное выздоровление первого и единственного пациента ничего не изменило, разве что сняло громадный груз беспокойства с плеч девушки: рука зажила и потихоньку восстанавливалась. Единственный раз Бересклет порывалась помочь простудившемуся рыбаку, но в ответ наслушалась такого, что больше и пытаться не стала. Совесть порой покусывала, но с ней легко удалось сладить: насильно мил не будешь.

Как и договаривались, Березин помог навести порядок в больнице. Она оказалась совсем небольшой, на двух этажах уместилось всего полтора десятка помещений, считая пару чуланов, да морг с топочной в подвале, к счастью на разных концах здания. Починили и поправили окна, проверили паровой котёл в подвале, привели в порядок водопровод, который здесь, к огромному облегчению Антонины, имелся, пусть и без нагревателя. Собрали основную грязь и пыль, раздобыли какую‑никакую мебель, грубое сероватое постельное бельё и много других мелочей. Операционная, две палаты рядом с ней, приёмный кабинет врача и морг пусть не вызывали восторга, но и не повергали больше своим видом в отчаяние: можно работать, можно размещать людей.

Антонина долго раздумывала над тем, что попросить для больницы, хотя бы из первостепенно важного, и составляла список, потом ещё старательнее сокращала и вычёркивала, затем – вписывала обратно, но наконец определилась. Она знать не знала, сколько всё это могло стоить в Петропавловске и было ли там вообще. Березин не ограничивал её в тратах, но здравый смысл подсказывал, что стоит поумерить пыл. Однако микроскоп она всё же попросила, он и для судебно‑медицинского эксперта незаменим.

Немного пришлось поработать и по специальности, что Антонина встретила с облегчением.

Умер от воспаления лёгких мужчина, которому она предлагала помощь, и хотя было его жаль, но куда больше в её чувствах было облегчения. Могли бы и в сглазе обвинить, и ещё бес знает в чём, со здешними‑то суевериями! Благодарить за это, конечно, стоило не сознательность горожан, а собственную привычку не бросаться словами. Пусть она и предполагала такой исход, но Антонина не стала запугивать больного возможной смертью, так что, даже если кто‑то знал о её предложении помочь, к этому случаю не привязали.

Больной старик скончался от апоплексического удара. Здесь родня брюзжала, что нечего лезть к покойному, но хватило одного строгого взгляда Березина и его короткого «положено». К счастью, там удалось обойтись без вскрытия, одним осмотром. Старик давно болел, и это был лишь закономерный итог.

Произошла и пара более занятных случаев: в сети попался недавний утопленник в русской одежде, а ещё один охотник обвинял другого в нападении и в качестве свидетельства предъявлял лёгкое ранение бедра.

Первого в конце концов удалось опознать, это оказался рыбак Грущенко, славный своей привычкой закладывать за воротник перед выходом на промысел: уверял, что так рыба лучше клюёт. И до поры ему везло, но что‑то пошло не так. Из повреждений на теле нашлись только следы от сети: по всей видимости, пьяный рыбак вывалился из лодки, запутался, да так и утоп. Жуткая смерть, никого, однако, не удивившая: рано или поздно подобным должно было кончиться, с рекой – по мнению остальных рыбаков – шутки плохи, не меньше, чем с морем.

С раненым всё оказалось ещё интереснее, потому что Антонина установила самострел. Отнекивался охотник недолго и вскоре сознался Сидору, что хотел подставить более удачливого соперника. Для разнообразия не из‑за женщины, а из‑за богатой добычи. После этого горожане начали поглядывать на Бересклет иначе, с некоторой задумчивостью, но по‑прежнему не спешили идти за помощью.

Жаловаться на отношение Антонина тем не менее не стала бы, в глухом углу приезжую могли встретить в штыки, а здесь приняли мирно. Своей не считали, но надо ли ей такое? Вряд ли она задержится тут надолго.

Друзей за минувший с приезда месяц не наметилось, но беда была в самой Бересклет. Она и дома не со многими общалась, хватало сестёр, и просто не умела заводить приятельские отношения – оттого, может, и училась особенно хорошо. Всё общение по душам – несколько писем, которые ещё бог знает когда доберутся, да отправленная родным телеграмма с сообщением о том, что добралась и устроилась благополучно. И той не было бы, если бы не протекция Березина: для личных нужд телеграф использовали крайне редко.

Была, конечно, добрая женщина Дарья Митрофановна, но они, хотя отлично ладили и симпатизировали друг другу, для дружбы и задушевных, откровенных бесед были слишком разными. Словно два дальних берега, соприкасались лишь в малом и по необходимости: мостом послужили вопросы быта.

С Березиным складывалось странно. Антонина быстро поняла, что он получил прекрасное образование, имел широкий кругозор, мог поддержать разговор на любую тему и был совсем не таким дикарём, каким казался на первый взгляд. Из него вполне вышел бы замечательный собеседник, да и прошлое его интриговало, но Сидор отличался неразговорчивостью, не навязываться же из личного любопытства! Тем более непривычная стать мужчины поначалу вызывала опасливый трепет, а солидный возраст невольно заставлял держаться вежливо и уважительно, как с преподавателями в институте.

За месяц его рост стал уже привычным, и хотя порой Антонина по‑прежнему терялась, глядя на него снизу вверх и подспудно опасаясь такого огромного человека – словно медведя, право слово! – но это случалось всё реже. Как бы он ни выглядел, а за весь месяц Бересклет не слышала от него грубого слова не только к себе, но и к остальным горожанам, а уж про рукоприкладство и думать было совестно. Да и зачем бы? Чтобы призвать окружающих к порядку, ему вполне хватало строгого, тяжёлого взгляда исподлобья.

В хорошем настроении он порой подтрунивал над неуклюжестью и городскими привычками Антонины, но незло и необидно, напоминая одного из любимых профессоров. Да и вообще, распространённая это стариковская манера. Березин, конечно, был крепок для своего возраста, но всё равно с высоты жизненного опыта мог поддразнивать помощницу с полным правом, так что она не придавала этому значения.

Помимо рабочих вопросов, исправник приходил помочь в доме, когда надо было сделать что‑то, требующее силы – натаскать воды из колодца, принести угля, – или уверенной хозяйской руки, чем подпитывал убеждённость горожан в скорой свадьбе. Антонине быстро принесли эти слухи, но воспринимать подобные глупости всерьёз не получалось, а отказаться от помощи не хватило упрямства и гордости. Наличие Сидора Кузьмича, к которому можно обратиться в затруднительной ситуации, приободряло, хоть ситуаций таких пока и не складывалось. И пусть болтают что угодно!

Очередной понедельник мало отличался от всех остальных дней. Немудрено и забыть, которая сегодня часть недели, но Бересклет старалась не теряться во времени: таковой подсчёт ей, словно узнику, скрашивал жизнь. Она едва отобедала и боролась с собственной совестью, велевшей вымыть посуду и не дожидаться Дарьи Митрофановны, когда все страдания прервались появлением исправника Березина. Он сначала вежливо постучал в дверь – по стуку Антонина и опознала, по первости она от этого буханья дёргалась – и с разрешения шагнул в дом.

– Добрый день, Антонина. Идёмте, надо одного покойника глянуть.