Медвежий край

– Какомэй! К Умкы? – ещё больше оживился извозчик.

– Погодите… Умкы? Это в полицейское управление, что ли, к исправнику Березину? – понятнее удивился этнограф, помогая девушке взобраться на телегу.

– Да, я там служить буду, – ответила Антонина, устраиваясь на сундуке и пряча ладони в рукава. Она очень надеялась, что у малого размера города найдётся немалое достоинство: недолгий путь до полицейского управления.

– Служить? Постойте, я и не спросил, а вы для чего в эти края‑то? Неужто следователем?!

– Я судебно‑медицинский эксперт, – постаравшись умерить гордость, ответила Бересклет.

– Метсисына? Корошо! – обрадовался извозчик и невоспроизводимым звуком подбодрил своего оленя. Тот до сих пор плёлся нога за ногу, а теперь зашагал бойчее. – Врач помер кытур, врач нушен! Хила только, но нушена…

– Но я не… – растерянно пробормотала Антонина и вдруг осознала другой, куда более важный смысл сказанного. – Здесь что, нет ни одного врача?!

– Лаврентьев умер? – расстроился этнограф. – Как жаль, умнейший был человек, добрейшей души и большого ума! Кытур… В прошлом году то есть, – перевёл он для себя. – Знаете, Антонина Фёдоровна, боюсь, будет очень трудно объяснить вашу специальность местным жителям… Бог мой, зачем вас вообще сюда прислали?!

– Надеюсь, всё как‑нибудь образуется. – Бересклет наскребла остатки мужества и воспитания на спокойный и вежливый ответ. – А что это за слово странное? «Умкы». Это должность по‑чукотски? Или вообще – полиция?

– А, это. – Этнограф улыбнулся. – Местные так белого медведя называют. Я думаю, вы как Сидора Кузьмича увидите, сразу все вопросы отпадут. Но не волнуйтесь, он хороший человек. Я близко не знаком, так, наслышан, видел. Он тут не очень давно, явно из армейских, только не больно‑то разговорчивый… Святые заступники, да вы же замёрзли совсем!

Не дожидаясь ответа Антонины, он обратился к извозчику, и тот, что‑то недовольно бормоча, приподнялся на месте и отдал шкуру, на которой сидел.

– Не надо, Георгий Кузьмич! – запротестовала Бересклет, взглянув на то, чем её собирались укрыть.

– Да бросьте, ну что за ребячество? Простудитесь, кто вас…

– Я сказала нет! – отшатнулась Антонина, стараясь дышать неглубоко, чтобы не вдыхать стойкого кисло‑горького духа и не всматриваться в облезлый мех. Она смутно чуяла там какую‑то жизнь и знакомиться с ней ближе не желала.

– Антонина Фёдоровна…

– А настаивать станете – я лучше пешком дойду! – резко осадила его девушка. – Верните, пожалуйста, господину извозчику его вещь. Я не так сильно замёрзла, просто устала. Спасибо вам за заботу, но, право, не стоило, – попыталась смягчить она резкие слова.

– Ну как знаете, – вздохнул этнограф. – Упрямица. Да оно, может, и к лучшему, эта земля бесхарактерных не любит. – Он улыбнулся, вроде бы не обидевшись, а извозчик со смешком принял шкуру обратно, одобрительно покивав. Он‑то был одет в одну тёмную рубаху и явно не мёрз в ней.

Антонина перевела дух. Кажется, подлинной причины, почему она отказалась от накидки, никто не понял, и к лучшему. Не хватало ещё начать новую жизнь ссорой! Или подцепить от этой подстилки какую‑то заразу с блохами вместе…

Ещё раз покосившись на шкуру и её хозяина, Бересклет, после происшествия слегка взбодрившаяся, крепко задумалась о важном и насущном. А именно, о выдержанном несколько лет назад экзамене по паразитологии и способах борьбы с педикулёзом. Однако усталость брала своё, ничего полезного в голову не приходило, кроме единственной печальной мысли: подстригаясь коротко, по последней столичной моде, Антонина и не думала, какие ещё нежданные плюсы отыщутся у этой смелой причёски. В самом крайнем случае будет не столь досадно обрить наголо.

Замёрзла путешественница изрядно, настолько, что едва сдерживала зябкую дрожь и непроизвольно пыталась сжаться поменьше, свернуться и спрятаться от пронизывающего ветра – не сильного, как в море, но сырого и стылого. Этнограф это заметил, но больше помощи не предлагал – то ли решил не навязываться, то ли отказ его всё же задел.

Телега мерно поскрипывала, перекатываясь по ухабистой укатанной дороге. Сундуки покачивались на дне, и Антонина поглядывала на них в тревоге, ожидая, когда подломятся редкие тонкие доски, между которыми зияли щели – руку просунешь. Но телега держалась, а хозяева остальных вещей проявляли изрядное легкомыслие к их судьбе.

Достопримечательностями и красотами Ново‑Мариинск не баловал, особенно на взгляд уроженки столицы, привычной к классическим линиям дворцов, статуям, мостам и великолепным паркам. Каменные дома оказались позади, в другой части города, золочёные купола тускло поблёскивали на малом островке по правую руку, а вокруг горстями рассыпались почти чёрные домики, поднятые над землёй на сваях.

Немного привыкнув к этому виду, Антонина отметила, что избушки кажутся утлыми только в сравнении с привычными городскими пейзажами. Одни и правда маленькие, жалкие даже, перекошенные, проседающие, неуклюже подпёртые жердинами, но другие – почти хоромы. Кое‑где в два этажа, с пологими сходнями от запертых ворот, большие, крепкие и надёжные, пусть и потемневшие, и с маленькими подслеповатыми оконцами.

– А для чего нужные такие скаты? – обратилась Бересклет к этнографу. Первым в голову пришёл гараж, но она не сомневалась, что там держат нечто куда более древнее. Вряд ли в этих краях видали такого диковинного зверя – автомобиль.

– Под лодки, нарты, телеги, всё подряд, – охотно ответил тот. – Тут, когда полвека назад обживались, с умом к делу подошли. Многое от поморов с Беломорья взяли, другому у чукчей научились, до чего‑то своим сами дошли, по опыту. Это же не первое поселение здешних краёв; если выше по реке подняться, несколько посёлков будет, и дальше на запад. Только сто лет назад в этих краях больше ссыльные жили, тяжело и худо, по зиме голодали страшно. Сейчас‑то и ссыльные тоже есть, – он кивнул в сторону дальнего берега, – но всё же не они одни.

– Ссыльные? – насторожилась Антонина. – И вы притом удивляетесь, зачем я здесь со своей специальностью?!

– Ссыльный ссыльному рознь, душегубов лютых нет, ворьё да дурьё, как оно себя называет – политическое. Да и посёлок их на том берегу своими порядками и своим умом живёт. К тому же ну обчистит кто дом того же градоначальника, и куда с добром награбленным подастся? В тундру? Я тут два раза зимовал уже, всякое было, не стану врать, как в любом людском городе. И воруют, бывает, и драки, с поножовщиной даже. Чукчи – народ горячий, подраться любят, да и горожане не тетёхи, суровый люд. Но это же другое.

– Отчего же? Мёртвому разницы нет, в драке ему голову разбили или яду подсыпали.

– Мёртвому – да, а живому – есть. Исподтишка тут не убивают, кошель на базаре не подрежут – не только базара, но и ловкачей таких нет. Всё… проще как‑то, что ли. Если и случится что, почти сразу ясно, кто виноват. Может, не всегда, но у полиции не много работы… Так, вот мы и прибыли!

Поскольку каменные дома сразу остались позади, Антонина не надеялась всерьёз, что полицейское управление обнаружится в каком‑то солидном, достойном строении. Да она вообще не задумывалась о том, куда именно едет! Но, видимо, в глубине души оставалась некая робкая неоформленная надежда, потому что при виде очередной тёмной избы, неотличимой от соседних, девушку настигло глубокое разочарование.