Медвежий край

Антонина проглотила вздох и закусила губу, чтобы не расплакаться от обиды. Жалованье жалованьем, но… она хотела работать! По профессии, а не как деревенская хозяйка хлопотать у печи! Да, матушка их всех приучила следить за домом, так что и готовить Бересклет умела, и шить, и вышивать, но… Господи, стоило ли столько стараться, учиться, чтобы вот так?!

– У вас тёплых вещей нет? – спросил Сидор, заставив девушку вздрогнуть и очнуться от драматических мыслей. И обнаружить, что хлеб уже порезан толстыми, но ровными ломтями, да ещё появилась солёная икра в розетке. Своеобразное лакомство, на любителя, но с хлебом – отличная замена нормальному обеду.

– Отчего же? И пальто есть, и шинель, и сапоги… В чемодане. Что‑то не так? – Антонина вопросительно подняла брови, потому что мужчина поглядел на неё очень странно.

– Ясно.

Замечания своего Березин не развернул, а гостья постеснялась уточнять, тем более что ей всё больше мерещилось в его отношении нечто неодобрительное, насмешливое, словно он уже составил неприятное впечатление и лишь подтверждал его с каждым словом и жестом Бересклет. Казалось бы, когда мог успеть? Она ведь не сделала ничего дурного и держится не так уж плохо… Как минимум не ревёт и странного не требует, как бы ни хотелось!

Пока мысли Антонины металась, хозяин поставил саквояж на сундук под окно и скрылся с чемоданом за неприметной дверцей, да так быстро, что заглянуть туда не удалось. Но подозрения Бересклет отогнала до того, как они сумели оформиться и накинуться на неё, усиливая смятение: очень нужны этому медведю её пожитки!

Вернулся он быстро, опять прикрыв за собой дверь. Чайник уже пыхтел и плевался брызгами на примусе, так что к столу Сидор подошёл во всеоружии. Разлил кипяток по чашкам, плеснул заварки.

Антонина обхватила свою ладонями и не сдержала блаженного вздоха: толстая глина не успела прогреться настолько, чтобы обжигать, но отлично отогревала пальцы. И пах чай изумительно. Не чаем вовсе, а вешним лугом и мёдом – сладко, ярко, так, что захотелось ткнуться носом в горячий пар и дышать только им.

– Для чего вы согласились на эту работу? – нарушил молчание хозяин, усевшийся напротив, через стол.

– Почему нет? – увильнула Антонина, открыв глаза.

И только теперь обнаружила, что у седого мужчины очень тёмные брови и ресницы, и глаза тёмные, а ещё – странно – почти нет морщин. Поначалу она подумала, что ему уже далеко за шестьдесят, а теперь засомневалась. Или просто он хорошо сохранился, засолился тут на морском ветру?

– Потому что это край мира, – не принял такой ответ Сидор, отвлекая от посторонних размышлений. – Сюда так просто не едут.

– А вы? – вырвалось отчасти из упрямства, но больше из искреннего любопытства.

– Тут тихо, – непонятно ответил он. – Так что?

Бересклет опустила взгляд в кружку и всё же призналась, рассудив, что начальник имеет право услышать, чего ожидать от подчинённой, и ничего постыдного в её резонах нет:

– Мне просто нужны деньги, а за здешнюю службу хорошо платят.

– На что? – искренне удивился он.

– Хочу помочь матери и сёстрам, – пожала она плечами. – Отец погиб в конце войны, а я аккурат учиться пошла. Мы не бедствовали, матушка шьёт очень хорошо, благородным дамам, но хотелось помочь ей и сёстрам.

– Не лучший способ.

– Ну уж какой есть. – Антонина упрямо нахмурилась, хотя сейчас, оглядываясь по сторонам, склонна была согласиться: место она и впрямь выбрала неудачное. Но не поворачивать же теперь назад! – Зато честно и с пользой.

– Вышли бы замуж, – предположил он. – Муж бы и обеспечил.

– А вы, Сидор Кузьмич, свою честь в какую сумму оцениваете? – Антонина выпрямилась – словно аршин вдруг проглотила. Слишком резко поставленная кружка глухо цокнула донцем о стол.

– Вы о чём? – озадачился он.

– О том самом. Вам лично какое месячное содержание положить надо, чтобы вы честью поступились? Себя продали? Отчего же сами не женились на мешке с деньгами? – вспылила она, и голос зазвенел громко, негодующе.

– Не кричите, сударыня, не глухой, – покривился он так, словно Бересклет не просто заговорила с излишней горячностью, а в голос завопила прямо в ухо. – Нет и нет.

Березин повёл могучим плечом, зачерпнул деревянной ложкой варенья, задумчиво размешал его в кружке, не отводя взгляда не то от резного узора на черенке, не то от кружащихся в чае разваренных, незнакомых Антонине ягод.

Девушка тут же сдулась и ощутила себя очень глупо. И с чего она взъярилась так? Не насмешничал, не ругался, сказал только…

– Простите, – через несколько мгновений отважилась она заговорить. – Я изрядно наслушалась всякого о месте женщины от разных людей. Не в институте, конечно, но не все благосклонно принимают происходящие в мире изменения. Вы‑то в этом точно не виноваты.

Сидор поднял на собеседницу задумчивый взгляд и кивнул, давая понять, что извинения принял.

– Отец офицером был? – спросил о другом, медленно отхлебнул сладкого чая.

– Нет, полевым хирургом.

В отличие от сестёр, Антонина помнила отца прекрасно и очень по нему скучала, но лет с тех пор минуло немало, и воспоминания не причиняли боль, а будили привычную светлую грусть.

– Бересклет? – вдруг вскинулся собеседник, и теперь его кружка резко стукнула по столу, так что девушка вздрогнула от неожиданности. – Фёдор Иванович твой… ваш отец? Я думал, совпадение.

– Да, – растерянно призналась она. – Это плохо? Вы с ним… не в ладах были? – осторожно предположила худшее. Ещё не хватало, чтобы у её нового начальника имелись старые незакрытые счёты с покойным отцом!

– Напротив, – утолил её беспокойство Сидор. – Я ему жизнью обязан. Не знал, что он погиб…

– В самом конце уже. Санитарный поезд разбомбили, прицельно, караулили. Со злости, верно, – предположила Антонина. Других идей, за что враг ополчился на раненых, нарушив все христианские законы и светские договорённости, она не имела.

Впрочем, нет, имела. Матушка, вспоминая Великую войну, всегда серела и называла тех, с кем империя воевала, нелюдью. Сама она на фронте не бывала, но наслышалась всякого и от мужа, и от своего старшего брата‑кавалериста, который прошёл плен и чудом выжил, остался калекой – больше душой, а не телом. Но Антонина старалась, по заветам отца, избегать столь общих суждений и не развешивать ярлыки. А ещё малодушно старалась вообще не думать о той войне, пусть и получалось с трудом.

Некоторое время они молча пили чай, но в мыслях у обоих было одно: как причудливо переплетаются порой человеческие пути.

– Отчего вы не пошли по стопам отца?