Миля над землей

Прежде чем унести Эллу в ее комнату, он обходит диван и наклоняется ко мне, вытягивая губы.

– Сейчас вернусь, детка.

– Отвали! – Я со смехом отталкиваю его от себя.

Мой взгляд скользит по панорамным окнам за спиной Логан.

– Черт, иногда я забываю, как много вы, ребята, можете видеть в моей квартире. – Прищурившись, я могу разглядеть отсюда свой мраморный кухонный стол.

Логан оборачивается, смотрит в окна и на другую сторону улицы. Снова поворачивается ко мне и не может сдержать смущенной улыбки, на ее щеках появляются ямочки.

– Поверь, мы об этом не забываем. Знаешь, сколько раз Элай или я заставали тебя с кем‑нибудь на твоей кухне? Как думаешь, зачем мы повесили эти шторы? – Она указывает на длинные плотные шторы, которые в данный момент отдернуты к стене, чтобы в комнату проникал солнечный свет. – Удивляюсь, как это я до сих пор не выколола себе глаза.

– Знаешь, сколько женщин пошли бы на убийство ради того, чтобы посмотреть на такого парня? Просто цени это зрелище.

– Ты отвратителен, – хихикает она.

Я смеюсь вместе с ней, прежде чем замечаю перемену в выражении ее лица.

– Элай говорил, что твоя мать связалась с твоей сестрой.

Я тяжело вздыхаю, но в то же время отчасти благодарен ей за смену темы. Логан – что‑то вроде моего импровизированного психотерапевта, несмотря на то что у меня есть лицензированный терапевт, к которому я хожу пару раз в неделю. Я рассказываю Логан почти все, и мне нужно выговориться после той ночи в Денвере.

– Да, Линдси сказала, что она безостановочно доставала ее, пытаясь связаться со мной.

– Сочувствую, Зи. Мы можем что‑нибудь сделать?

– Не знаю. Пожалуй, мне остается просто надеяться, что она больше не появится и не раздобудет мой номер телефона.

Логан мгновение молчит, бросает на меня быстрый взгляд и снова отводит глаза, уставившись в пол.

– Ты рассказал отцу?

Рассказал ли я отцу? Я почти ничего не рассказывал своему отцу с тех пор, как уехал из его дома в колледж. Он – не самый заботливый и поддерживающий человек. Не думаю, что ему есть дело до того, что я профессиональный спортсмен, зарабатывающий в год миллионы долларов. Что в корне противоречит нынешним намерениям моей матери, желающей пробраться в мою жизнь.

Хотя он не всегда был таким. На самом деле, когда я был ребенком, мы были очень близки. Отец присутствовал на всех моих выездных хоккейных турнирах. Мы днями напролет говорили о спорте, он помогал мне работать над техникой на заднем дворе, и он всегда цеплялся ко мне из‑за моих оценок, зная, что мне нужно поддерживать их на высоком уровне, чтобы претендовать на стипендию.

Мой отец вообще‑то хороший человек, но как только мать ушла от нас, он с головой окунулся в работу. Может быть, пытался стать тем мужчиной, которого она хотела, или, по крайней мере, зарабатывать те деньги, которые она хотела, надеясь, что она вернется к нему… я не знаю. Но он бросил меня, бросил, как и моя мать, только по‑другому.

Он перестал переживать насчет моих оценок и не приходил посмотреть, как я играю в хоккей в старших классах. Вместо этого он допоздна торчал на работе, пытаясь отвлечься от своих душевных ран. К тому времени, когда отец возвращался домой, я обычно был уже в постели, предварительно разогрев что‑нибудь в микроволновке на ужин. Линдси в то время уже училась в колледже, и я чувствовал себя совершенно одиноким.

Вот тогда‑то у меня и начались приступы паники. Начались приступы гнева. Тогда я стал постоянно думать о том, что меня никто не любит. Именно тогда я понял, что никто никогда не любил меня настолько, чтобы оставаться рядом.

Только много лет спустя, когда я учился на третьем курсе колледжа, я начал ходить к психотерапевту и работать над своими комплексами. Я понял, что никто другой не обязан меня любить. И начал любить себя сам. Другие и не собирались этого делать.

– Зи, – мягко окликает Логан.

– Хм‑м? – Я вырываюсь из оцепенения прошлого и нежно поглаживаю большим пальцем пеленку Эм‑Джея, крепко спящего у меня на руках.

– Ты говорил отцу, что твоя мать пыталась с тобой связаться?

Я мотаю головой, одаривая ее полуулыбкой:

– Не хочу его этим беспокоить.

Что означает: «Я не хочу говорить с ним больше, чем это необходимо». Но я этого не говорю. Логан очень хочет, чтобы мы с отцом наладили отношения. Она потеряла родителей в юном возрасте и что угодно отдала бы за то, чтобы еще хоть раз поговорить со своим отцом. Я чувствую себя полным придурком всякий раз, когда говорю ей, что у меня нет желания разговаривать со своим, который жив и здоров.

– Ладно, – заканчивает она разговор, одаривая меня грустной улыбкой.

Я смотрю на милого мальчика у себя на руках и благодарю Бога за то, что у меня есть эта семья, неважно, кровные там узы или нет.

– Эй, Зи, – окликает меня Логан со своего конца дивана. – Мы тебя очень любим.

Каким‑то образом эта женщина всегда знает, что мне нужно услышать, точно так же, как ее муж читает меня как открытую книгу. Иногда я не очень умею признать то, что мне нужно, независимо от того, насколько прямолинейным и честным могу быть. Но я благодарен за то, что эти люди так хорошо меня знают.

– Я тоже люблю вас, ребята.

Они и моя сестра – единственные люди, которым я говорил эти слова за последние десять лет моей жизни.

 

6. Стиви

 

Эван Зандерс – придурок.

Но мне кажется, я начинаю его понимать. Всего три коротких перелета – и вот к чему мы пришли.

Он делает все, что в его силах, чтобы вывести меня из себя, но пока я отвечаю ему тем же, думаю, со мной все будет в порядке.

Как только двери самолета закрываются, отгоняя детройтский холод, я провожу свою обычную демонстрацию безопасности, стоя в ряду у аварийного выхода. Сегодня, как и в большинстве случаев, у нас ночной полет, и игрокам совсем не до того, чтобы вникать в то, что я делаю с искусственной кислородной маской или ремнем безопасности.

Всем, кроме одного.

Догадаетесь, о ком речь?

Все верно, карие глаза Эвана Зандерса прожигают меня насквозь, наблюдая за каждым моим движением, пока я выполняю свою работу, точно так же, как они следят за мной уже на протяжении нескольких недель.