Мой враг по переписке

– Но сегодня не пятница, – нахмурился я.

– Сделаем исключение, – сказала мама. – Можем взять любую начинку, какую захочешь.

– А как же папа?

Папа обычно не позволял выбирать начинку. Мы заказывали то, что хотел он.

– Папа сегодня вечером не вернется. – При этих словах она отвернулась.

– О… Почему?

Она пожала плечами, заставила себя взглянуть на меня и сложить непослушные губы в улыбку.

– Он уехал по работе. Может, его не будет пару дней.

Я понял: что‑то не так. Папа никогда раньше не «уезжал по работе» так, чтобы не возвращаться домой. Еще и мама вела себя странно. Я раньше не видел, чтобы она так притворялась, будто все в порядке, когда покрасневшие глаза говорили совсем о другом. Она взяла телефон и протянула его мне.

– Хочешь сам заказать пиццу?

– Конечно, – сказал я, забирая его, и мама пошла по своим делам. Я с минуту смотрел на телефон, а потом повернулся к ней, выходившей из кухни.

– Мама?

Она застыла, медленно повернулась и посмотрела на меня, обеспокоенно нахмурившись. Я хотел бы надавить на нее, чтобы она рассказала мне правду, но под таким взглядом не мог заставить себя это сделать.

– Можно я закажу себе шипучки? – спросил я вместо этого.

– Конечно, милый. Заказывай что хочешь. Сегодня твой вечер.

 

 

Папа не вернулся домой ни на следующий вечер, ни на следующий после него. Я мог позволить себе отвлекаться на то, что его нет, но решил сосредоточиться на учебе и тщательной подготовке к экзаменам. Письмо Наоми было последним, что меня интересовало. Я почти забыл про него, пока не разобрал рюкзак после окончания восьмого класса. Я был разочарован, что папа не приезжал, но, кажется, меня это не сильно удивляло. Я знал: что‑то происходит. Просто хотел бы, чтобы мама сказала мне об этом прямо.

Когда я нашел письмо, то сидел на кровати, а Рокки устроился у моих ног. Он был большим псом и занимал почти все пространство на полу между кроватью и стеной. Я вытащил письмо из конверта и перечитал его. Сейчас казалось бессмысленным придумывать что‑то грубое в ответ. У меня не осталось сил на то, чтобы писать Наоми. Я был в ужасном настроении. Какая ирония: в пятом классе эта переписка началась из‑за моего дурного настроения в тот день, а теперь я мог поддержать ее грубостями, только когда был счастлив.

И тут ко мне легонько постучали. Я отложил письмо на тумбочку и сказал:

– Войдите.

Дверь открылась. Я удивился, когда в мою комнату вошел папа. На секунду я подумал, что все мои страхи и сомнения были необоснованными, что он правда был в командировке последние несколько дней и потому не появлялся дома. Я решил: может быть, он зашел извиниться за то, что пропустил конец учебного года, и теперь мы пойдем поужинаем всей семьей. Я отказался от приглашения на праздник у Бена в надежде, что папа вечером придет домой. Теперь я был рад, что не пошел туда.

Но потом я увидел папино выражение лица. Брови были нахмурены, рот изгибался уголками вниз. Он сунул руки в карманы. Все мои заготовленные приветствия умерли, не успев сорваться с губ.

Папа присел на край моей кровати и около минуты тупо смотрел в пол. Рокки потянулся, встал и подошел к нему, виляя хвостом, но папа даже не взглянул на пса. Я смотрел и ждал, пока он скажет то, ради чего вернулся. Прошло какое‑то время, прежде чем он наконец вымолвил:

– Твоя мама сказала, что нам с тобой надо поговорить.

– О чем?

– О том, что происходит.

Я хотел заметить, что даже мама не говорила со мной о том, что происходит, но испугался, что тогда он передумает и тоже не захочет говорить. Он вздохнул и продолжил:

– Мы с твоей мамой разводимся. Я хочу, чтобы ты знал: это не имеет к тебе отношения. Мы с твоей мамой… У нас просто больше не получается. Мы подумали, что будет лучше, если мы разойдемся, так что я… получил работу в Монтане. Я вернулся за вещами и сегодня вечером уеду.

У меня задрожали губы, и я их сжал. Папа всегда говорил, что мальчики не плачут, и пусть даже я злился на него, мне не хотелось его разочаровывать.

– А что будет со мной? – спросил я.

– Ты останешься здесь, с мамой.

Я несколько секунд подумал об этом.

– Почему я не могу поехать с тобой?

– Ты нужен маме здесь.

– Ты вернешься?

Папа молчал так долго, что я понял ответ еще до того, как он вновь заговорил.

– Нет.

– Почему?

– Думаю, будет лучше, если это будет полный разрыв. Мы с твоей мамой… Я вообще не собирался возвращаться, но мне понадобились кое‑какие вещи. Ты знаешь, я не очень хорошо умею прощаться.

До меня дошло, что за все время с тех пор, как папа сел на мою кровать, он ни разу не взглянул на меня. Он так и не посмотрел на меня, когда снова встал и вышел из комнаты. Рокки последовал за ним в коридор, помахивая хвостом, хотя на него и не обращали внимания. Я позавидовал псу, который так блаженно не понимал того, как моему отцу наплевать. Услышав хлопок входной двери, я понял, что все кончено. Моя мать собрала ему чемодан, чтобы он не задержался здесь дольше, чем требовалось, чтобы сказать мне: он больше не часть нашей семьи. До утра я заперся в спальне.

Я был зол. В основном на папу, но и на маму тоже – за то, что она дала ему вот так уйти. Я мог бы сказать много жестоких слов, но знал, что ей тоже больно, и не хотел сделать хуже. Я не мог позвонить Бену, потому что он тусовался на празднике. И вообще, я не был уверен, что хочу ему звонить. Я посмотрел на письмо Наоми на тумбочке. Фразы про заусенец казались такими детскими, глупыми, неуместными. С другой стороны, в наших письмах никогда не было чего‑то существенного. Мы писали друг другу уже почти четыре года, и все это было мелко, грубо, скучно и бестолково.

Я гадал, ждет ли она этих глупых писем, как ждал я. Гадал, будет ли ей больно, если я перестану отвечать. Гадал, утешит ли она меня, если я ей раскроюсь, или только посмеется надо мной за то, что я груб и скучен, и больше ничего.

Дорогая Наоми.