Морана и Тень. Плетущая
Схватившись за покрасневшую щёку, Зоран сам отстранился к стене, чтобы не получить новых побоев. Ена до боли сжала своё кружево, попыталась отступить в тень поворота, но деревянный пол скрипнул. Зоран обернулся. Боль и растерянность во взгляде привычно сменилась ледяной ненавистью. Его гримасы отвращения хватило, чтобы Ена сжалась от страха.
Она, может, мало говорила, но много слушала.
Зоран и Рокель были кровными детьми князя Яреша и княгини Ефты, но из‑за своей болезни она практически не узнавала сыновей уже несколько лет. Думала, что они нагулыши её мужа.
По слухам, в родном Сечене у князя действительно были наложницы, но все как один жители двора шепчут, что сердце его принадлежит Ефте, несмотря на недуг. Вероятно поэтому князь позволил жене оставить не пойми откуда взявшегося ребёнка и называть дочерью, хотя все видят, что внешне схожего в них нет. Зоран и Рокель оба получили от отца тёмно‑русые с холодным оттенком волосы, а от матери серо‑зелёные глаза. Русые пряди Ены были гораздо светлее, да и схожих с ней карих глаз ни у кого из княжеской четы не было, но златокудрая Ефта будто бы не видела отличий.
– Ах вот она, моя дорогая! – ласково пропела княгиня, заметив Ену.
Былой гнев испарился, а родной сын перестал для неё существовать, когда она заторопилась к своей «дочери». Ена мельком взглянула на Ефту, продолжая видеть только придушенную обиду в глазах Зорана. Он не возразил, хотя ещё год назад пытался доказывать матери, что Витена ей не дочь.
В этот же раз Зоран вообще не проронил ни звука, а его немая ненависть пугала сильнее любых криков. По правде, мальчик никогда Ену не бил. Разве что кричал, приказывая исчезнуть. Но это было раньше. Он перестал с прошлой осени, с момента, когда Ена разбудила его среди ночи и трясла, рыдая и умоляя пойти с ней.
С той ночи он больше не кричал, но едва обращал внимание на её существование, как и многие, смирившись с её присутствием в доме, как с бездомной кошкой. Вроде и приручать такую не хочется, да и гнать жалко. Разве что Рокель время от времени с Еной болтал и даже играл. Шептали, что, в отличие от старшего брата, он мягкосердечный, прощающий и понимающий.
– Пойдём, рукодельница моя! Сегодня гости будут. Хочу всем показать, какая красивая ты у меня растёшь, богам на зависть! – восторженно заговорила Ефта, схватив Ену за руку.
Девочка покорно пошла за княгиней, но не выдержала и обернулась на Зорана, который всё стоял там у стены и смотрел на неё с той же пугающей молчаливой ненавистью.
Ена плохо понимала, насколько важны собравшиеся у них гости. Читать и писать её научили, карты какие‑то показывали, пытаясь вызнать у девочки, где же её настоящий дом, но та не узнавала, впервые видя разные земли. По подслушанной болтовне поняла, что собрались бояре и другие удельные князья.
Глазевших на Ену незнакомцев было много. Не замечала Ефта красноречивых взглядов в сторону Яреша и его сыновей, пока княгиня воодушевлённо рассказывала о своей дочери. Князь привычно натягивал безрадостную улыбку, но молчал, не встревал и жену не перебивал, зная, что она сама быстро умолкнет.
Но Ена видела, что все гости о ней правду знают. При Ефте звали её княжной сеченской, сестрой Зорана и Рокеля сеченских, да не взаправду как‑то. Скорее насмешливо, чтобы княгиню лестью ублажить.
У Ены всё внутри сжалось от этих взглядов: она потупила глаза в тарелку, молчаливо поела, а потом забилась в угол со своим кружевом. У девочки всегда при себе были нитки, а если их не давали, то она бездумно плела узоры из тонких хворостинок или травинок. Плела из всего, что видела. Почему? Не знала. Когда и как научилась? Не помнила. Руки и пальцы сами трудились, а её плетение даже князь счёл изысканным и настолько хорошим, что решил проверить девочку: попросил создать нечто уникальное. Она ломала голову всего сутки и за неделю сплела прекраснейшую полупрозрачную шаль с жар‑птицами из золотых нитей. Рукоделие Яреш отправил своему другу великому князю Креславу с другими дарами.
Ена хоть и слушала сегодняшние беседы, но голова гудела от голосов, смеха и обсуждений. Звучало много незнакомых имён, названий деревень и городов, что‑то о войне, набегах и сложном местоположении войск. Кажется, князя Яреша к чему‑то склоняли, изредка мужчины спорили, а Ена всё больше сжималась, надеясь просто уйти.
Солнце зашло, опустевшие ендовы[1] не раз наполнили, чарки то и дело поднимались с речами за здравие хозяев. Некоторые споры зазвучали напряжённее, шутки непристойнее, а хохот громче. Зорану, кажется, впервые дали медовуху, но княжич, в отличие от взрослых, пил медленно. Рокель подражал брату, но с кружкой сыты[2]. Он изредка поглядывал на Ену. Девочка забилась в угол лавки и молчаливо рукодельничала, её уже едва ли кто замечал. Скоро спать отпустят.
Ена сдержала зевок и ойкнула, когда нить порезала палец. Кровь испачкала белое плетение, а спина девочки покрылась мурашками. Не обращая внимания на саднящую рану, она продолжила создавать узор. Тот начал получаться уродливым, а нитка, словно заострившаяся со всех краёв, раз за разом оставляла новые порезы на пальцах. Сердце подскочило к горлу, Ена заёрзала, вскинула взгляд, лихорадочно рассматривая собравшихся. Все лица вдруг смазались, стали одинаковыми, неразборчивыми, звуки растягивались, превращая знакомые слова в тягучие неприятные сочетания. У Ены затряслась губа, сердце перепуганно билось, но она не прекращала искать. Вновь взглянула на уродливый, окровавленный узор и опять на гостей. Девочка в панике принялась расплетать всё созданное за последние минуты.
– …за друж… прими…
Чем быстрее она распускала нити, тем отчётливее возвращался слух. Перепачканные кровью участки пришлось дёргать сильнее, но сплетённое кружево исчезало на глазах. Ена шумно вдохнула, оцепенение спало. Узор был уничтожен, она подняла взгляд, ощутив чьё‑то внимание. Зоран смотрел на неё. Его брови недовольно сошлись на переносице, он старался походить на взрослых, быть молчаливым, рассудительным и думать, прежде чем говорить.
– Вот он, кубок из царства подземного! Тебе дарю в качестве нашего соглашения. Нигде более ты такой не найдёшь!
Незнакомая, кажется, прибывшая с гостями женщина приподняла на подносе золотой украшенный драгоценными камнями кубок. Кто‑то восхищённо ахнул, кто‑то пошутил о богатствах подземных царя и царицы, другие же отодвинулись, зная, что у тех лучше ничего не красть, ибо они скоры с ворами на расправу. Близ сидящий к Ярешу гость поднялся, наполнил кубок медовухой при помощи черпака, пока женщина держала поднос.
[1] Ендова – вид древнерусской посуды для подачи алкогольных напитков на стол при пирах.
[2] Сыта – вода, подслащённая мёдом.
