Морана и Тень. Видящий

Будучи обманчиво спокойным, он привёл её в свою спальню, и вот там холод сдержанности пошёл трещинами, как лёд на реке по весне. Она видела накопленное за два года отчаяние, страх и гнев, но лишь раз в длинном разочарованном монологе о её уходе он не выдержал и повысил тон. Агата же не могла вставить и слова, изумлённая его ранимостью, которую Александр позволил ей увидеть.

Она и вовсе лишилась дара речи, когда с безжалостной искренностью он признался в порванной записке. Оставленное письмо было её последними словами, но Александр не пожелал их прочесть, убеждённый, что она сама ему всё скажет. Агата была поражена и возмущена тем, как Александру удавалось сочетать временами абсолютно несносную натуру, будучи проклятым совершенством.

Ещё тот вечер запомнился Агате не только из‑за откровений и разгневанного монолога Александра, но и из‑за его жадных, отчаянных поцелуев. Секунду назад он отчитывал её за идиотский выбор принести себя в жертву, а в следующее мгновение его руки оказались в её волосах, телом он прижимал её к дверям, от которых она не успела отойти, пока язык требовательно раздвигал губы. Его голод пьянил, кружа голову. Агата не отставала, отчаянно торопилась, избавляя его и себя от одежды, – потребность ощутить его кожу и близость была не менее важна, чем воздух.

Кафтан на Агате был тонкий, идеально подходящий для конца весны, но из‑за внезапного жара в теле захотелось его сбросить. Дыхание сбилось, когда Александр потёр большим пальцем указательный. Принц оставался внешне сдержанным, но эта мелочь всегда выдавала его нетерпение. Круговыми движениями он пытался себя успокоить, не замечая собственной привычки.

В кабинет с тихим стуком вошёл слуга. Бесшумно оказавшись рядом с Александром, он шёпотом доложил о чём‑то. По тому, как посыльный замялся, заметив Агату, она предположила, что ему принесли вести об их с Ильёй возвращении во дворец. Александр и глазом не моргнул; Агата понадеялась, что порез на ноге Ильи и его потрёпанный вид мало кто заметил в потёмках, чтобы доложить принцу. После короткого кивка слуга исчез за дверью.

– Я сказал, что меня не устраивает качество подков для наших лошадей. Недавняя поставка была плохой, – заявил Александр, нехотя переведя внимание на обратившихся к нему.

От его голоса по рукам поползли мурашки, а в горле пересохло. Агата встрепенулась, поняв, что пропустила прозвучавший вопрос, позабыв, что в кабинете помимо них двоих ещё с десяток мужчин.

– Похоже, кузнец, у которого мы закупали подковы, умер и его дело перенял то ли сын, то ли брат, – доложил один из советников.

– Тогда этот кто‑то не справляется с нужной работой. Отправьте одного из наших кузнецов проследить за процессом изготовления. Калечить лошадей из‑за чьей‑то халатности мы не станем и сменим ремесленника, если придётся.

– Но мы сотрудничаем с той кузницей многие годы…

– И? – холодно встрял Александр.

– Я считаю, что не стоит отказываться от устоявшихся догово…

– Я сказал отправить и проследить за процессом, а не разрывать контракты. Сперва поймём, в чём дело: если новому кузнецу не хватает опыта или ошибка минимальна, то поможем её исправить на выгодных для нас условиях, если же проблема в халатности, то разговор будет другим.

– Да, ваше высочество.

Взгляд Александра дёрнулся к Агате, когда ей не удалось вовремя сдержать улыбку.

– Мы на сегодня закончили?

Несколько советников зарылись в бумаги, стопки были внушительными, и Агата невольно посочувствовала Александру.

– Есть ещё пара вопросов, – подтвердил кто‑то за столом, шелестя документами.

– Мы на сегодня закончили, – поменял интонацию Александр, когда присутствующие с первого раза не поняли намёка.

На два удара сердца повисла тишина, и советники как по команде поднялись на ноги.

– Конечно, ваше высочество.

– Час поздний.

– Благодарим за ваше время.

Разбрасываясь привычной вежливостью, мужчины заторопились собрать принесённые бумаги. Агата заперла за ними дверь, стоило последнему откланяться и исчезнуть в коридоре.

Следовало что‑то сказать, но у Агаты язык к нёбу присох, а голова опустела. Хоть она и скрывала, но ощущала странную робость, не зная, начать ли оправдываться, просить прощения или же притвориться, что никакой заминки и не было.

Полтора месяца. Через столько она обещала вернуться. Тот максимальный срок, на который они расставались со дня её пробуждения. Но в этот раз неотложные дела в храме потребовали слишком много времени.

Александр остался сидеть во главе стола, и Агата подошла сама; взгляд зелёных глаз предостерегал от необдуманных слов, и Мара выбрала тот вариант, который показался ей наиболее безопасным в данном случае: она вовсе ничего не сказала, встав в шаге от принца.

– Три месяца, Агата. За моё терпение я достоин звания святого, – с обманчивой лаской медленно заявил Александр.

Агата стояла достаточно близко, чтобы буквально кожей почувствовать вибрацию сдерживаемого долгие недели раздражения. Этот тон и пристальное внимание внушали опасение Илье, отряду Теней и другим подчинённым. Даже Северина и Анну безмолвное предупреждение предостерегало, но не Агату.

– Несмотря на задержку, я ни разу не объявился на пороге храма, позволив тебе решать свои дела самостоятельно, маленькая Мара. И спустя три месяца мы в одном помещении уже десять минут, а ты всё ещё одета.

Откровенную правду он выдал обыденным тоном, без капли робости. Агата уцепилась рукой за стол, притворяясь, что просто облокотилась, когда её качнуло от того, как сердце ухнуло вниз. Его наглая бесцеремонность всегда провоцировала её на соответствующий ответ. Напряжение завибрировало в теле, буквально моля о прикосновениях. Ей хотелось его поцеловать, запустить руки в волосы, сжать их. Вместо этого Агата натянула самую очаровательно‑невинную улыбку, какую только могла, подавив желание сесть к нему на колени.

– И правда святой.

Александр игриво склонил голову набок, приняв заинтересованный вид. Её ответная наглость его веселила. Он медленно встал. Агата покорно вскинула взгляд, притворяясь, что их разница в росте вовсе не ощущается давящей.

– Мне передали, что за время моего отсутствия ты не переставал быть занозой в заднице, – безмятежно продолжила она, словно не заметила гудящего между ними напряжения и его руки, уперевшейся в стол рядом с её ладонью.

Александр намеренно сокращал расстояние, но не касался, продлевая муку.

– Мне плевать на остальных, главное, что твои чувства я задеваю по‑прежнему так же глубоко.

– Хотелось бы глубже, ваше высочество.

Зрачок Александра расширился, взгляд потемнел, и он приоткрыл губы на выдохе.

– Ты устала? Может, хочешь есть, пить или нужно время на отдых? – севшим голосом поинтересовался он.

Внизу живота заныло, но совсем не от мыслей о еде.

– Нет.