На тихой улице

– Н‑ничего.

Она улыбается и нервно смотрит вниз, на картонную подставку, которую теребит в руке, пока не принесли пиво.

Пейдж делает вид, будто заинтересована происходящим на экране, и издает восторженные или разочарованные возгласы, когда это уместно, хотя надеялась разговорить Финна где‑нибудь в более тихом месте. Он уже прилично набрался, судя по тому, как часто поднимает ладонь в ее сторону – «дай пять». А еще не замечает, как она находит способ отливать свое пиво в пустые стаканы, когда приносят новую порцию. Ей нужно сохранять трезвость ума.

Когда толпа редеет и друзья Финна уходят, Пейдж понимает, что время уже позднее. Весь вечер она провела под удары кружек о столы и свистки судей, и это не входило в ее планы, но Финн, похоже, не слишком разговорчив. Она не знает, как поступить. Слишком откровенный подход может быть опасен, но теперь, когда Финн мил и раскован, она пытается флиртовать, хотя, похоже, уже забыла, как это делается.

– Могу поспорить, ты играл в футбол в школе, – произносит она, и ей хочется посмеяться над тем, как неуклюже это прозвучало.

– Нет. Я был фанатом театра, – отвечает он, и Пейдж чуть не выплевывает свое пиво.

Она даже чувствует жжение в носу, когда втягивает пиво обратно.

– Прости, – смеется Пейдж. – Этого я никак от тебя не ожидала. Совсем. Кора никогда такого не упоминала.

Черт, вот о Коре говорить не следовало. Уж точно не стоит напоминать ему, что они подруги.

– О да. Я хотел стать кинозвездой. Все почему‑то думают, будто это нечто сверхъестественное, но большинство великих актеров начинали в школьном театре, – как ни в чем не бывало продолжает Финн, и Пейдж просто не может такого представить.

Она пялится на него, слегка приоткрыв рот.

– В чем дело? – улыбается он.

– Ни в чем, это… это круто.

Пейдж в растерянности. Она видела, только как он играет в гольф или баскетбол или дурачится под пиво, когда приходил посмотреть игру к Гранту.

– А я играла в школе в мюзикле «Энни», – говорит Пейдж, потому что больше ничего не приходит в голову.

– Правда? Какую роль?

– Это и ролью‑то не назовешь. Каждый вечер я два часа сидела за кулисами, а во время эпизода с уборкой пересекала сцену с ведром и шваброй. Видимо, это и отвратило меня от театра.

Финн смеется.

– Что произошло с твоей актерской карьерой? – спрашивает Пейдж, придвигаясь чуть ближе.

– Ну, знаешь, как бывает: собираешься изучать в колледже искусство и вдруг понимаешь, что никогда в этом не преуспеешь и только опозоришь родителей, поэтому меняешь специализацию на что‑нибудь более респектабельное, вроде менеджмента или программирования.

Финн одновременно поднимает стакан и брови, и Пейдж кажется, что она уловила нотки разочарования в его словах.

– Ясно. Ну, твоя жизнь сложилась неплохо, так что…

Он быстро поднимает пиво и чокается с ней, уже в сотый раз за вечер.

– Да и у тебя. Владеешь рестораном.

– В прошлом. Я это забросила, – поправляет Пейдж, и на его лице появляется то выражение, какое бывает у всех, когда они вспоминают ее сына и как после его смерти развалилась ее жизнь. – Но все равно, – добавляет она, прежде чем настроение разговора успевает измениться. – Я занималась финансовой стороной, а Грант отвечал за творческую составляющую, он же шеф‑повар, – объясняет она, снова мысленно пнув себя за упоминание супруга.

Финн, похоже, этого не замечает, и они продолжают болтать о пустяках: кто сыграл бы их в кино об их жизни, почему невозможно найти приличных рабочих для ремонта ванной и зачем Джейни Новак с соседней улицы подкармливает всех кошек в округе; но они смеются гораздо чаще, чем она ожидала, а порой Пейдж даже забывает, зачем пришла, и просто получает удовольствие в обществе этого удивительно приятного мужчины. Однако потом она приходит в себя и чувствует, как лицо заливает краска стыда.

Он же актер, размышляет она, когда Финн уходит в туалет. Вот оно что. Когда он возвращается за столик, то слегка покачивается.

– Давай я подвезу тебя домой, – предлагает Пейдж, зная, что в паб его привез Зак, а обратно он собирался ехать на такси.

– Да не надо, не хочу тебя утруждать.

– Мы ведь живем по соседству, – улыбается Пейдж. – И я вполне в состоянии вести машину, – добавляет она.

Финн бубнит: «А, тогда ладно», что‑то показывает взмахом локтей, а потом хватается за стол для равновесия и собирает вещи.

Столы обходит женщина с отсутствующими передними зубами и в футболке с ироничной надписью «Скажи нет наркотикам». В руках у нее ведерко, полное одиноких роз в целлофановой обертке.

– Роза для вашей розы? – повторяет она каждому мужчине, мимо которого проходит.

Большинство отмахивается от нее. Один парень в майке и с хипстерской бородкой покупает розу для своей миниатюрной девушки с тонюсенькой талией и бордовыми волосами. Он тянется, чтобы обнять ее, касаясь подмышечными волосами, и при виде белых точек дезодоранта на волосах, прямо у лица девушки, Пейдж подташнивает. Тут прямо у нее перед носом появляется шелестящий целлофан. От неожиданности Пейдж шлепает по нему ладонью.

– Черт, – ругается Финн, убирая розу, которую собирался ей подарить.

– Прости, прости! Я… ты меня напугал. Что это?

– Я всегда считал, – отвечает он, прижав руку к сердцу, – что в присутствии прекрасной дамы нельзя отказываться от розы за два доллара.

Он вручает Пейдж розу, и она не может не рассмеяться от нелепости происходящего. Она вдруг снова чувствует себя студенткой младших курсов: в вонючем баре ей приходилось иметь дело с пьяными мужиками, которые считали себя очаровательными. Пейдж пытается подсчитать, сколько таких роз завяло на ее приборной панели после ночных посиделок в баре в те дни.

– Что такое? – спрашивает Финн.

– Нет, ничего. Спасибо. Это так мило с твоей стороны. – Проклятье, она позволила настоящей Пейдж вклиниться в роль Пейдж, это все испортит. – Правда мило.

По дороге Финн переключает радиоканалы, пока не находит песню группы «Goo Goo Dolls» из девяностых, и его ладонь слегка касается бедра Пейдж. Финн задерживает руку на мгновение. А затем, словно впервые заметив Пейдж, говорит:

– Сегодня ты так классно выглядишь.

Она невольно смеется, а потом…

– Э‑э‑э… спасибо.