Наследники чужих судеб

– У деда был инсульт в прошлом году, – напомнил Зорин. – И если бы я не нашел специалиста, он остался бы лежачим.

– Да, ты замечательный внук, заботливый. И крестник не хуже. А зять? Когда моя мама оказалась в больнице, ты ее ни разу не навестил. Брату с постройкой дачи не помог, зато ездишь туда с радостью. Нравится тебе поселок, в котором она находится, Ольгино напоминает! – Она стала говорить громче, и Миша шикнул на нее. Это только распалило Карину. – Ты вроде и уехал оттуда, но как будто остался. Кто‑то умный сказал: «Уходя, уходи целиком!» Так вот, у тебя не получилось… Уехать целиком!

– Тебе не понять, ты как родилась в Казани, так тут и живешь.

– Вот и оставался бы в своем треклятом Ольгино, если так его обожаешь.

– Я хотел вернуться, когда получил диплом, но полюбил тебя и остался.

– Когда‑то я в это верила…

В ее глазах появились слезы. Но и они были злыми. Зорин вдруг понял, что жена накопила такое количество обид, что уже ничего не поделаешь. Она как старьевщик, что тащит в дом всякий хлам с помойки, сроднилась с ними и не сможет от них избавиться…

– Ты считал себя хорошим семьянином, не так ли? – продолжала Карина. Ее прорвало. Обиды, как коробки с хламом в доме старьевщика, стали обрушиваться, погребая под собой и виновника бед, и ее саму. – Непьющий, верный, работящий! Ты не только руку на меня не поднял, но и даже не накричал ни разу.

– А ты ждала скандалов? Ругани и побоев?

– Опять ты передергиваешь. Я ждала… НЕРАВНОДУШИЯ! Как минимум… – Миша попытался ее приобнять, чтобы успокоить, но где там! – Ты всегда был уставший и отрешенный. Все делал без энтузиазма, только чтоб от тебя отстали. На семейных застольях ты обычно молчал, а оживал, только когда вспоминал истории из ольгинского прошлого. Ты рассказывал о ваших приключениях с братом, о том, как сестра дралась с гусями, как твой отец учил петухов биться, а мама рубила им головы, потому что толку от них не было.

– Разве это не интересные истории?

– Нет, если слушаешь их по двадцать раз! Всем хотелось других, про нашу семью. У тебя сын растет, а ты не помнишь ни его первых шагов, ни стишков, что он сочинял, ни ракеты из коробок и старого пылесоса, на которой он собирался улететь на Луну… – Она начала задыхаться от возмущения, но, прокашлявшись, продолжила: – Зато как сестра с гусями дралась, ты помнишь!

– Я не могу и не хочу забывать свое детство, – сумрачно возразил Миша. Он стал уставать от обвинений. – Как и ушедших родственников. Они по‑прежнему для меня много значат.

– Когда мой день рождения? – неожиданно спокойно спросила бывшая жена.

– В апреле.

– Число?

– Шестое, – через секундную паузу ответил он.

– Одиннадцатое. Если бы тебе не напоминали мои родственники, ты бы меня не поздравлял. Но день рождения брата, который умер, когда ты был подростком, не пропустил ни разу.

– Он был главным человеком в моей жизни.

– Был? Это прошедшее время! Он до сих пор главный. Ты живешь так, будто заблудился во времени и в пространстве… Ты потеряшка, Зорин!

– Слишком мудрено говоришь.

– Хорошо, давай по‑простому: возвращайся в Ольгино. К родне, живой и мертвой. И найди себе милую, нетребовательную селянку. Ту, которая будет рада уже тому, что ты не пьешь и работаешь…

Зорин слушал ее и ловил себя на странном чувстве. Не сразу понял – каком. Это не обида, не разочарование, не сожаление… Недоверие, возможно? Карина так много говорила, так сильно волновалась, так агрессивно нападала… Как будто защищалась!

– У тебя кто‑то появился? – догадался Зорин.

Она могла бы не отвечать, он понял все по изменившемуся взгляду. Еще минуту назад он прожигал его насквозь, а тут потух. Глаза бывшей жены забегали, пришлось их прятать под темными очками…

– И кто это? Григорий, сосед по даче брата? Он всегда демонстрировал свое восхищение тобой. И у него отличный дом…

– Это не Григорий.

– Тогда кто?

– Какая разница? – устало проговорила она. – Я развожусь с тобой не из‑за другого мужика.

– А из‑за того, что я потеряшка? Жаль, нет в заявлении о разводе такой причины, указала бы ее, и я все понял.

«Вот и обида пришла, – поймал себя на сильной эмоции Михаил. – Скоро остальной негатив подтянется!»

– Я не изменяла тебе, Зорин, – сказала Карина. – Ждала развода. Год назад в Казань из Стамбула, где он работал, вернулся сын маминой подруги. Между нами сразу возникла симпатия, но я не подпускала Ильяса близко. И он, уважая мои принципы, согласился на приятельские отношения. А я, чтобы не поддаться искушению, взялась оживлять свою семейную жизнь.

– Записавшись на стрип‑пластику? – припомнил Зорин.

Карина говорила, что занимается ради поддержания формы, но пару раз перед мужем станцевала. Он не оценил, хотя постарался выразить восторг. Но только в первый раз. Во второй был таким уставшим, что под расслабляющую музыку просто уснул.

– Остального ты не замечал? Не удивлена. И мои просьбы о консультации у семейного психолога высмеивал. А я хотела сохранить наш брак. В моем роду никто не разводился, и я не хотела… Но пришлось.

– Надеюсь, у тебя все получится с Ильясом, а у него – с нашим сыном.

– Я тоже.

Он развернулся, чтобы уйти, но Карина остановила, взяв за локоть. Мише стало неприятно ее прикосновение, и он высвободился.

– Думаю, тебе нужно вернуться к истокам, – сказала она, повторив уже озвученную мысль: – Снова поселиться в Ольгино, рядом с родными, живыми и мертвыми. Там твое место… Там ты сам!

…И он вернулся в Ольгино, к своей семье, из которой в живых остались только двое…

Когда‑то семья была большой и очень дружной. Занимала дом, разделенный на два. В одной половине жили дед, бабушка и тетка, оставшаяся старой девой. В другой – их дочка (сестра) с мужем и тремя детьми. Чтобы не выходить на улицу, не пересекать дворы, не стучаться во входные двери, которые пусть редко, но все же запирались, дед сломал не несущую стену и объединил дом. Получилось не два трехкомнатных, а один пятикомнатный с просторным залом. При этом в нем оставалось два туалета, две летние кухни, два крыльца с качелями, две кладовки, два подпола, две мансарды…