Наследники чужих судеб

– Здравствуйте, тетя Вера. – Этот голос тут же вспомнился, хоть Оля не слышала его двадцать пять лет. – Полицию не надо, свои.

Она обернулась и увидела крохотную старушку в шали, обмотанной вокруг головы. Она жила через дорогу и, очевидно, узрела Олю в окно.

– Ты кто? – спросила та и сделала несколько шагов навстречу нарушительнице спокойствия. – Сначала подкатила на большой машине, пыль подняла, навоняла выхлопными газами, собак кашлем мотора взбаламутила, теперь ворота ломает.

– Оля, внучка Анны Никифоровны.

– Внучка? – не поверила баба Вера и, сильно задрав голову, заглянула ей в лицо. – Которая из Москвы?

– Совершенно верно.

– Тебя не узнать.

– Выросла.

– Постарела. Тебе сколько? Сорок?

– Тридцать два.

– Выглядишь старше. – Она поджала сухие губы. – А мать твоя жива? – Оля кивнула. – Давно вас не видно было. Думала уже, что никто не приедет. Но хорошо хоть ты… – Баба Вера подошла к воротам, наклонилась и повернула щеколду, которую Оля не заметила. Ворота тут же поддались. – Дом протопи, чтоб просох, наполнился жизнью. Печка ее дает. Правильно Никифоровна сделала, что не сломала ее. Я, дура, сына послушалась, на газовое отопление перешла…

– Спасибо, тетя Вера. Увидимся еще.

Но старушка не думала отставать, поковыляла следом за Олей.

– В бане крыша подтекает, но мыться в ней можно. Там даже душевая кабина есть. На кухне плитка электрическая, холодильник рабочий (только рубильник включи, не забудь). В подполе полно запасов. Ставни на окнах заперты, но ты маслом помажь крючки, они откроются. В общем, дом готов к проживанию. Протопить его, прибрать, и будет лакшери виладж вилла!

Оля мысленно хохотнула, услышав последние слова. Бабульки нонеча не то, что давеча, продвинутые. Не только новости и сериалы по телевизору смотрят, но и молодежные передачи. Возможно, даже тиктокеров знают… В отличие от Оли. Она только старые фильмы включала, и то на компьютере, потому что ее телевизор безнадежно устарел. Она любила сказки, любые, и советские черно‑белые, и французские по мотивам комиксов, и голливудские, начиная с саг о хоббитах и кончая космическими приключениями рыцарей‑джедаев.

– Тут осторожнее ступай. – Тетя Вера схватила Олю за локоть, не дав ей поставить ногу на порог. – Доски подгнили, гвозди поржавели.

Она уже и сама это видела. И ощущала запах сырости, затхлости, немного гнильцы. Зайдя в дом, в котором прожила бесконечное количество счастливых минут, не узнала и его. Тот, прежний, был наполнен теплом, ароматом полыни, что отгоняла моль, укропа, свежего и сушащегося, сдобы, вынутой из печи, герани, цветущей на подоконниках. Он был светел, приветлив и… Огромен! Пять комнат, кухня, пристройка, сени, мансарда… В свой первый приезд Оля в доме заблудилась, но ей тогда было всего три. Теперь тридцать два, и она вымахала настолько, что чуть ли не упирается в потолок. Люстру в «зале» точно заденет. Но, несмотря на все это, Оля, едва переступив порог, почувствовала себя дома.

– Сын с вами живет? – спросила она у тети Веры, с трудом распахнув окно в кухне.

– Борька? – Будто у нее другой был. – Почему со мной? С женой. – Оля помнила его прыщавым парнем с голосом, похожим на материнский, от которого шарахались все ольгинские девчонки. – А ты с какой целью интересуешься?

– Нанять его хотела для мелкого ремонта.

– Не советую. Руки у Борьки из задницы растут. Лучше Ванюшку позови, он хоть и глупенький, но мастеровой. Главное, правильную задачу перед ним поставить.

– Ванюшку? – переспросила Оля.

– Ты знаешь его. В «косом» доме живет.

«Косым» назывался дом, который чуть осел, когда Сейминка небывало разлилась и подтопила фундамент. В нем жила женщина по имени Марфа. Без мужа, но с тремя детьми. Все они появились на свет как будто по волшебству. Марфа ни с кем из мужчин замечена не была, но трижды рожала. Дети ее были друг на друга похожи внешне, но отличались и по уму, и по характеру. Старший был тупым и жестоким, его в семнадцать убили в драке. Средняя дочка выросла умницей, вышла замуж и уехала из Ольгино навсегда. С матерью остался Ванюшка. Пакет, как его называли в городе. Отстающий в развитии мальчик везде бегал с полиэтиленовыми мешками. Он набирал в них воздух. Зачем? Знал только он.

– Ты его совсем дурным помнишь, – будто прочитала ее мысли тетя Вера. – Он выправился немного с тех пор. Все благодаря Михалванычу.

– Это еще кто?

– Сейчас он директор нашей сейминской школы. А приехал к нам молодым специалистом и сразу взял класс ЗПРов. – Оля знала, что эта аббревиатура означает «задержка психического развития». – Настоял на том, чтоб Ванюшку мать в школу отдала. Она не хотела, говорила, зачем дурачку грамота, но Михалваныч до роно дошел, и Ваньку‑Пакета отправили в десять лет в первый класс. Теперь он и читает, и считает, и говорит более или менее внятно.

– Может, он и воздух перестал в сумки набирать?

– Врать не буду, не перестал. Но хотя бы не носится с пакетами по улице, а то сбили его как‑то машиной, прихрамывает теперь.

Оля понимала, что, если тетю Веру не остановить, она продолжит вываливать на нее все городские новости за последние два десятка лет. Пришлось напомнить о дальней дороге, которую она преодолела за рулем не совсем исправной машины. Старушка обиженно поджала губы, но кивнула и зашагала к выходу. У двери приостановилась, обернулась и спросила:

– Знаешь, что бабка твоя на старом кладбище похоронена?

– Нет.

– Новый мэр распорядился церковный погост облагородить и продавать места на нем богачам. Самое дешевое сто тысяч стоит. Это у забора. А есть и по миллиону, там сам губернатор своего отца похоронил. По соседству со склепом купца Егорова.

– А какое моя бабушка имела отношение к богачам?

– Скопила она с пенсии как раз сто тысяч и купила на них себе место рядом с могилой родителей. Так что легко найдешь ее.

С этими словами тетя Вера покинула дом. Оставшись наконец одна, Оля обошла кухню, чтобы остановиться у печки и прильнуть к ней. С детства она любила обниматься с Манюшкой. Именно так ласково называла бабушка печь. Она разговаривала с ней во время готовки, поглаживала, затапливая, благодарила, когда вынимала из шестка пироги или котелки с картошкой, кашей, топленым молоком. Манюшка была душой избы, поэтому в ней сейчас так неуютно. Оля знала, как все исправить.