Наследники чужих судеб

– Димон это специально сделал, – досадливо пробурчал Миша. Он был постарше и уже окончил второй класс. – Чтоб с твоей сестрой наедине остаться.

– Она моя тетя.

– Вы похожи.

– Правда? – обрадовалась Оля. Это значит, что она тоже красивая!

– Обе косоглазые, лопоухие.

– Сам ты… косоглазый! – разозлилась она. – А у нас миндалевидный разрез.

– Китайский.

– Древнеегипетский. У сфинкса такие глаза. А еще у Нефертити.

– У какой еще Тити? – захихикал Мишаня.

– Дурак! – Она ткнула его кулаком в плечо. С виду такой приятный мальчик, светло‑русый, большеглазый, смуглый, с темной родинкой на одной щеке и ямочкой на другой. – А лопоухость у женщины, между прочим, в Японии считается атрибутом красоты!

– А я и не говорил, что вы некрасивые, – возразил он. – Твоей тетке сколько лет?

– Возрастом дам интересоваться – дурной тон, – назидательно проговорила Оля. – Но она явно младше твоего брата. Ему сколько? Двадцать?

– Больше. Целых двадцать три. И, как говорит наша бабушка, Димону жениться пора. Как думаешь, тетка твоя согласится за него выйти?

– Вряд ли. – Она подумала о том, что Димон хоть и симпатичный, но слишком молодой для брака. И ничего у него нет, кроме старого мотоцикла.

– И хорошо, – облегченно выдохнул Мишаня. – А то свои дети появятся, он со мной возиться перестанет. Знаешь, как я его люблю? Больше, чем отца родного! Брат меня, можно сказать, и воспитывает.

– Батю в тюрягу посадили, что ли? – дерзко спросила Оля.

– Почему посадили? – опешил тот. – Нет, он у нас нормальный. На мясокомбинате наладчиком работает. В две смены пашет. Не до меня ему. А мамка с сестрой нянчится младшей. Поэтому я под присмотром Димона. Он со мной на спорт ходит, дневник проверяет. А когда я окно разбил в учительской, брат за меня у директора краснел, не родители… – Его милое личико помрачнело. – А тебя как хоть зовут? – спросил вдруг он. Оказалось, он пропустил мимо ушей ее имя. Пришлось еще раз назваться. – Ольга из Ольгино? – снова улыбнулся Миша. – Прикольно.

– Вообще‑то я из Москвы.

– Врешь.

– Это еще почему?

– Чтобы выпендриться.

– Перед тобой, что ли? – возмутилась Оля. – Много о себе не думай, свистулька!

– Как ты его! – раздался из‑за деревьев смех Димона. – Брат на самом деле присвистывает, когда говорит.

– Потому что у меня молочные зубы выпали, а новые все не растут! – воскликнул Мишаня. Волнуясь, он говорил еще менее разборчиво, и это забавляло всех, кроме него. – Да пошли вы! – И, выпрыгнув из люльки, зашагал прочь.

Они нагнали его через двадцать минут. Нашлись ребята, что помогли вытолкать мотоцикл, и Дима погнал его по раскисшей дороге уже более аккуратно. Алена обнимала его сзади, что‑то шептала на ухо. Оля сидела одна в люльке с недовольной физиономией (точно как у матери), а подпрыгивая на кочках, голосила. Ей не нравилось, что тетка все внимание уделяет Димону, а остальное ее не волновало. Когда Мишаня, с которым они поравнялись, отказался садиться на мотоцикл, она и бровью не повела. Не хочет – и не надо. Плевать на него! Лучше бы они вообще не знакомились с братьями, а топали домой пешком. Вдвоем им так замечательно!

Но, к великому сожалению Оли, тот вечер был началом конца. Алена отправила ее спать, а сама уехала с Димоном. Вернулась только вечером следующего дня. Довольная, возбужденная… Влюбленная!

– Какой же Димон классный! – выдыхала она, падая на кровать. Одежда грязноватая, волосы в беспорядке, а тело налитое, лицо сияющее.

– Ты хочешь за него замуж?

– Нет, конечно. Ни за него, ни за кого‑то другого. Я птица вольная.

– А он ищет жену.

– Знаю. – Алена вскакивает и начинает раздеваться. Племянницу она не стесняется. Что в наготе постыдного? – Но мысли о браке ему навязывают родственники. Уверена, что смогу его наставить на путь истинный!

На этом разговор заканчивается, и они перемещаются в баню. Бабушка как раз сегодня ее затопила, и можно не только помыться, но и попариться.

То был последний вечер, который тетка и племянница провели вдвоем. Утром Алена упорхнула из дома, чтобы проводить время с Димоном. Без нее путь на затон Оле был заказан. А когда она пришла на речку, обиженные друзья ее игнорировали. Спустя полторы недели она отправилась в Москву. Да не как обычно, с мамой на поезде, а на машине с соседом. Он вез на своем грузовике ворованную на мельзаводе муку на продажу и согласился за небольшую денежку взять с собой семилетнюю девочку.

Оля первое время очень скучала по тетке и бабушке, по милому сердцу городку, по дому с садом‑огородом, по курам, собакам, козе Зойке. Она много плакала и просилась назад. Но началась учеба, уроки, занятия в музыкалке, появились новые друзья‑одноклассники и любимая классная руководительница, мама наконец разрешила завести морскую свинку, забота о которой легла на плечи девочки. Жизнь наполнилась новыми событиями, и Оля стала вспоминать об Ольгино все реже. Мама этому порадовалась:

– Этим летом мы всей семьей поедем на море, – сказала она. – Хватит с тебя деревенских каникул.

– В Крым? – обрадовалась Оля. Алена так много рассказывала об этом полуострове и заразила племянницу своей любовью к нему.

– Нет, в Адлер. Я встала в очередь на путевку в санаторий. Обещали дать.

– А как же бабушка? Она будет меня ждать…

– Соскучится – приедет.

– Нет! Она боится дороги и новых мест. Мы к ней должны будем съездить хотя бы на неделю.

– Посмотрим, – буркнула мама и уткнулась в очередную книжку.

Тот разговор состоялся в феврале. Вскоре после него мама уехала в длительную командировку. Оля впервые осталась вдвоем с отцом.

– Наконец мы сможем с тобой делать то, что хотим! – радостно воскликнул тот и…

На три дня ушел в загул. Не алкогольный, он почти не пил, а самый настоящий – отец загулял. Оказалось, у него была любовница, с которой он встречался в рабочее время, потому что вечерами, как примерный муж и отец, возвращался домой. Жену он по‑прежнему обожал, но с ней было так сложно!