Натальная карта

Но я не собираюсь обманывать себя и говорить, что мне все равно.  Вероятно, это бред, но когда вы по‑настоящему любили человека, даже если вам было тринадцать лет, то нельзя равнодушно принять тот факт, что у него ребенок от другой женщины.

Женщины, на месте которой вы представляли себя множество раз.

Повторюсь, я мечтательница с повышенной потребностью планирования. Поэтому в тринадцать лет мне не составило труда представлять на месте Зака в моей свадебной книге лицо Натаниэля Фримана. Мысленно я даже настрочила дополнительные главы, где расписала наше счастливое будущее с двумя детьми, котом и попугаями‑неразлучниками.

Маленькая Хлоя была той девочкой, которую обычно высмеивают в сериалах и любовных романах за излишнюю мечтательность. Но мне никогда не было за это стыдно. И не стыдно по сей день.

За мечты не может быть стыдно.

За любовь не может быть стыдно.

И за любые чувства и эмоции, которые мы испытываем, нам не должно быть стыдно. Они принадлежат только нам и только нам решать, какую оценку им давать. Чувства – это не поступки, мы не обязаны их контролировать.

Именно поэтому мне не стыдно, что мое сердце закололо от мысли, что у Натаниэля может быть счастливая семья.

Это не значит, что я не ощутила радость за человека, которого любила. Это лишь еще одно доказательство того, что мне все еще не все равно. Также как нельзя не отметить, что в тот момент, когда Натаниэль сказал, что не женат, с моей груди упал огромный камень.

Это неправильно, но мне не стыдно.

Можно тысячу раз переболеть, залечить и наложить множество швов на свое когда‑то разбитое подростковое сердце, вступать в отношения, строить будущее с другими людьми, прожить двенадцать лет, будучи вполне счастливой, но при встрече со своей первой любовью множество рубцов в грудной клетке все равно заноют, потянут и пошлют в мозг вопрос: «А могло ли все сложиться иначе?».

Я провожу руками по лицу, пытаясь сгладить напряженные мышцы, а затем перевожу взгляд в ту сторону, куда ушел Натаниэль. Именно в этот момент он появляется во всей своей красе с ребенком, обвившем его торс, как детеныш коалы.

Девочка выглядит очень маленькой по сравнению с широкой грудью отца. Ее все еще пухлые ручки обхватывают его крепкую шею, а голова покоится на плече. Когда порыв ветра развевает блондинистые кудри малышки, Натаниэль прикладывает свою большую ладонь к ее лицу, чтобы оградить от холода. Он что‑то говорит ей на ухо и поправляет маленький блестящий рюкзачок, свисающий с другого его плеча.

Натаниэля нельзя приравнять к тем мужчинам, рубашка которых трещит по швам от выпирающих мышц. Нет, он хорошо сложен, я бы сказала даже отлично, но это телосложение больше походит на божественный дар, чем на передозировку тестостерона. Все линии его тела аккуратны и гармоничны, и уверена, что где‑то там под дизайнерским пиджаком с множеством каких‑то надписей скрывается тетрис вместо пресса, а за эту задницу я бы продала душу. Это говорит дьявол на моем плече, а звезды сегодня советовали ему не потакать, поэтому ему придется заткнуться.

Я рассматриваю надписи на пиджаке мужчины с летящей походкой.

Свобода.

Сила.

Жизнь.

Надежда.

Натаниэль всегда выбирал более интересную одежду, нежели Макс и мой брат. И это прослеживается до сих пор. Возможно, кто‑то сказал бы, что модная оправа очков, укороченные брюки и необычный пиджак не придают солидности его возрасту, но думаю, эти вещи отлично свидетельствуют о том, что он намного интереснее, чем кажется.

Также, как и мои заколки, во всем моем начищенном до тошноты облике, являются отпечатком беспорядочной романтичной души.

Натаниэль открывает заднюю пассажирскую дверь, усаживает девочку в автомобильное кресло, а я непроизвольно вжимаюсь в сиденье. Мое сердце ударяется о грудную клетку и возможно издает такой же звук, как хлопок пассажирской двери позади меня.

Полагаю, нужно поздороваться. А вдруг мне нельзя разговаривать с его ребенком? Нужно постараться улыбнуться так, чтобы выглядеть естественно, а не так, словно я маньячка. Боже, почему я вообще переживаю?

Пока я раздумываю, Натаниэль успевает занять водительское место и прийти на помощь моему возбужденному мозгу.

– Хоуп, это… моя подруга, – начинает он, развернувшись вполоборота, чтобы смотреть на нас обеих. Не припоминаю момент, когда мы стали друзьями, но ладно. – Мы подвезем ее домой.

– Памату что у нее нет шапки, – доносится нежный голос, наполненный теплом.

Натаниэль усмехается, бросая взгляд на мои волосы, и я тоже непроизвольно улыбаюсь и тихо хихикаю с «памату что». Сделав глубокий вдох, оборачиваюсь, встречаясь с огромными серыми глазами Хоуп. Она оценивает меня таким взглядом, будто ей не три с половиной года, а намного больше. Ее глаза буквально ощупывают меня, анализируют, пытаются определить достойна ли я находиться рядом с ней.

Это ребенок явно не разбрасывается своей симпатией, а скорее взвешивает все «за» и «против» в своей маленькой кудрявой голове.

– Привет, меня зовут Хлоя, – осторожно говорю я. Мой голос ласков, но сквозит неуверенностью.

Контролируй себя, Хлоя. 

– Вау‑у‑у, – лицо Хоуп расслабляется, глаза приобретают более светлый оттенок серого, а губы складываются в легкую‑легкую улыбку. – Папочка, у нее разные глаза. Видел? – она переводит свой восхищенный взгляд на «папочку».

И я хочу шлепнуть себя за то, какой трепетный эффект производит на меня это слово в отношении Натаниэля. Эффект, отзывающийся где‑то на уровне моих скоропортящихся яйцеклеток. Это та проблема, которую мама всегда деликатно обходит стороной, прикрывая свое сватовство дежурной фразой: «Я просто хочу, чтобы ты была счастлива». Но кому, как не мне знать: она просто боится, что время в метафорических песочных часах моего организма на исходе. Ведь срок годности репродуктивной системы Хлои Моррис оказался меньше, чем у пакета с молоком.

Измена Джона стала намного большим, чем свидетельством неверности. Она означала, что я потратила драгоценное время на человека, который подвел меня и мои злополучные яичники.

– О, Одуванчик, ты даже не представляешь, насколько хорошо я их рассмотрел, – в его голосе звучит веселье.

Одуванчик.

В этом человеке погибает флорист.

Ещё один трепетный вихрь возникает в моем животе от осознания, что он рассматривал мои глаза. Каждый второй человек считает своим долгом сказать: «Ого, у тебя разноцветные глаза». Однако только Натаниэль ни разу не говорил мне этого.